Короче, сцена Скотта Ричардсона была не похожа на эту – как раз то, что мне было нужно. Впрочем, они с парнями из его группы не чуждались кокаина, так что мой энн-арборский визит был примечателен и в этом плане: кок и смэк в одной поездке!
Вышло так, что я не приобщилась ни к одной из этих субстанций. Я ни за что на свете не воткнула бы иглу в руку, а моя первая понюшка кокаина оказалась (на долгий период) и последней. Ну точно, как Вуди Аллен в “Энни Холл”, я, впервые нюхающая идиотка, из-за щекотки в носу чихнула так, что сдула все эти дорогущие белые дорожки на ковер.
Это было так нехипово. Так некруто. Скотт простил мне (он простил бы что угодно, лишь бы быть хоть чуточку поближе к Дэвиду Боуи), но вот насчет остальной группы я не уверена. Их дилер просто преисполнился отвращения. Он бросал на меня обвиняющие взгляды: я оказалась настолько нехиповой, что он едва сдержался, чтобы не встать и не выйти вон.
Ну и, конечно же, именно ОН был судьей в хиповости и нехиповости окружающих. Кстати, в то време кокаиновые дилеры отнюдь не были тем хищным говном, в которое они превратились сейчас, а их товар отнюдь не был теперешним социальным бичом. В 1973-м кокаин считался очень элитарным и относительно безобидным – не вызывавшим особого привыкания, роскошным стимулятором. Его употребление настолько повышало ваш статус, что в самых модных кругах стало считаться просто необходимым. Только тупицы, казалось, не нюхают кокаин или, еще того хуже, все еще курят травку.
Лично я ненавидела этот порошок с самого начала. Больная мозоль. Потому что в третьей четверти 1973-го у Дэвида с кокаином завязались серьезные отношения.
Прежде чем начать печальное повествование о Дэвидовской зависимости я должна все же обрисовать положение вещей между нами с Дэвидом на предмет всех наших друзей и подружек и друзей-подружек.
Все очень просто: я хотела заполучить то же, что и Дэвид, так что я так и делала, иногда в буквальном смысле. Со временем я наловчилась соблазнять Дэвидовских секс-партнеров прежде него. Их было не так уж сложно вычислить; я знала, какой ему нравится типаж, и могла заметить этот его очаровывающий до отпадения штанов свет в глазах, стоило ему заметить подходящую персону, как я припоминаю,.
Хотя меня среди них интересовали, конечно же, только люди талантливые и значительные: Черри Ванилла, Мэриэнн Фэйтфул, Аманда Лир – ТАКОГО калибра индивидуальности. Весь остальной Дэвидовский поток секса с групиз и деловых перепихонов меня совершенно не интересовал. Мое отношение было таково: если вы – те, кому повезло трахнуться с великим Боуи, то я – Жена! Так что, извольте соблюдатьтабель о рангах и привилегиях.
И о, да, я давала это прочувствовать, дорогуши вы мои. Если я входила в комнату, то вам, девочки (мальчики), лучше всего было сей час же вскочить и отсалютовать, а уж потом опускаться обратно на колени (на живот или на спину), а не то ваш великий день мог очень быстро испортиться. Или если вы отвечали на звонок стоящего у постели телефона в гостиничном номере где-нибудь в Манчестере или Милуоки, или Мангейме, или где угодно и недостаточно быстро выполняли, что велено, когда я, очень вежливо, говорила “Алло, дорогуша, это Анджела, передай-ка, пожалуйста, трубочку Дэвиду”, то вам предстояла взбучка.
Обычно все проходило без сучка-без задоринки. Иногда, конечно, бывало довольно трудно обсуждать насущные нужды рок-н-ролла с вашим мужем, пока какой-нибудь западноберлинский гермафродитик-охотник до звезд или какая-нибудь лекгодоступная нью-йоркская журналистка расстегивали ему ширинку. Способность Дэвида поддерживать сосредоточенность на карьере, воистину, была исключительной, но, в конце концов, все же люди (“Какую-какую именно пленку, ты сказала, бэби, что-то я пропустил?..”) Впрочем, в основном, мы могли обсуждать дела с относительным успехом.
Забавно, да, но все же Дэвид обижал меня. В третьем квартале 1973 года он начал нарушать наши неписаные правила. Он начал заводить себе любовниц в близком мне окружении и держать их при доме, прямо у меня перед носом. Он начал спать с одной пышной (двести фунтов [примерно 100 кг)] черной красавицей, которая была МОЕЙ подружкой. Он ввез импортом Эву Черри, черную певицу с белыми волосами, которую он встретил в Чикаго. Он пытался устроить ей финансируемую “Мэйн Мэн” карьеру и поселил ее в оплачиваемой “Мэйн Мэн” квартире прямо за углом от МОЕГО дома. Все эти дела заставляли меня чувствовать себя – какое бы слово подобрать? – нелюбимой, вот что.
10. ЧУДО-ЖЕНЩИНА И КОКАИНОВЫЙ РЕБЕНОК