Для рок-фэнов это была совершенно новая неосвоенная территория – не совсем неожиданное направление, принимая во внимание давно усиливавшуюся Дэвидовскую театральность, но все же революционное. До “Diamond Dogs”-турне фэны вынуждены были довольствоваться своими собственными визуальными фантазиями, какие только способен был вызвать самый обычный концертный зал. До Дэвида существовали лишь свето-шоу Пинк Флойд и психоделической братии из Сан-Франциско. А вот после Дэвида возникла целая куча разного рода придумок вплоть до сегодняшней поп-театральности типа Майкла Джексона, но не думаю, что когда-либо было что-либо, способное сравниться с “Diamond Dogs”. Множество спектаклей были размашистей, а их обеспечение дороже, но ни один из них не был умнее. Ни в одном из них не было столько смысла, ни один из них не доносил так эффективно этот смысл до зрителя.
Так что шоу было настоящим нокаутом и бестселлером; на каждом проданном месте сидел завзятый Боуифэн. С другой стороны, выступления Дэвида были неровны. Временами, когда кокаин работал на него, он был просто блистателен – почти так же хорош, каким он был без кокаина. В другой раз, если он недостаточно был под кайфом, или же был под кайфом слишком долго или же этот кайф уже успел перейти в паранойю, он пропускал слова, забывал движения и вообще халтурил. Но что потрясало, так это то, что его голос остался таким же сильным: не представляю себе, как это могло произойти, учитывая объем химикалий, количество сигарет и отсутствие сна. Его артисты тоже держались молодцом (эти люди просто велики), так что шоу срабатывали, не смотря ни на какие подвохи с его стороны. Он проделал такую блестящую работу, создавая и налаживая весь спектакль, что его личное выступление оказывалось просто вне оценки.
Он умел собраться с силами, когда это действительно было важно. Два его выступления в “Мэдисон Сквер Гардене” – воистину большое дело в мировом медиа-центре и его теперешнем родном городе – были настолько хороши, насколько только возможно было. Он был оживленным, энергичным и воодушевленным оба вечера, особенно во второй, когда в списке гостей Ар-Си-Эй и “Мэйн Мэн” были все важные нью-йоркские птицы – звезды, критики, кто угодно.
После второго концерта состоялась большая вечеринка в отеле “Плаза”. В те времена никто достойный внимания даже не помышлял выступать в Нью-Йорке, не устроив разорительной разгульной вечеринки как минимум в “Плазе” – глиттер был благосклонен к замечательным манхэттенским отелям. Я запомнила это событие из-за царившего там праздничного настроения и собравшихся милых людей – Хельмута Бергера, Рудольфа Нуреева и Хирама Келлера, – а вот о том, что считается теперь гвоздем этого вечера у меня очень смутные воспоминания: о том, как Дэвид исчез в шкафу-кладовке вместе с Миком Джэггером и Бетт Мидлер, и оставался там что-то между 30 минутами и часом.
Кажется, это сочли стильным, интригующим или еще-каким-то. Я – нет. Для меня это было простым примером грубости, эгоизма и наркозависимости. Я даже не была удивлена. Дэвиду, так замечательно продержавшемуся оба представления, теперь, по-видимому, нужно было как можно скорее сорваться с цепи, и Мик был его всегдашним дружком-приятелем, а Бетт – ну, хорошими манерами она никогда не отличалась, верно?
Не могу даже определить природу эго, нуждающегося в таких странных ситуациях: собрать вокруг себя кучу интереснейших своих современников вместе с важнейшими своими деловыми партнерами и самыми знаменитыми в мире сплетниками-журналистами, а потом продемонстрировать свою развращенность самым вопиющим и оскорбительным образом.