Да, что интересно, палочки они себе так и не покупают. Вот уж впрямь, было бы желание подраться, а повод всегда найдется.
Так вот о доме: пока я доучивалась в Хогвартсе, дом в Спиннерс-энд устраивал меня весьма и весьма. Но после выпускного я заявила Северусу, что хочу свой собственный, и отправилась присматривать местечко в Запретном лесу. Запретный лес -- это уже не территория школы, так что покупка земли и стройка там не запрещена, хотя преподаватели все же предпочитают Хогсмид или другие города/села -- оригиналов вроде меня, желающих поселиться в потенциально опасном месте, до сих пор не находилось.
Милая чиновница из отдела землеустроения оформила все бумажки и поклялась молчать -- вот еще толпы репортеров перед домом мне не хватало! Все та же библиотека крестного подсказала подходящие чары, и я возвела свой дом, как основатели -- Хогвартс, из магии и подручных средств. Трансфигурировала себе строительный камень, доски, черепицу и тэ дэ, соединила с помощью магии, и получила замечательный крохотный домик, с одной спальней, гостиной, кухней и ванной -- никого в гости я не собиралась звать, а на семейство не рассчитывала. Если я когда-нибудь и выйду замуж, то тогда уж точно в лесу жить не буду. Папа сперва поворчал немножко, что я всегда была и буду его дочерью, и вовсе необязательно переезжать куда-то, но потом понимающе посмотрел мне в глаза и просто попросил наведываться почаще. Собственно, я и наведывалась -- каждый день к завтраку, поскольку готовить с утра мне было лень, а у папы был Добби. Получалось, будто мой дом -- это попросту продолжение дома в Спиннерс-энд.
Вообще после войны все ринулись жениться, рожать детей, и теперь в Хогвартсе намечался небывалый аншлаг. Первой станет Береника Грейнджер, за ней Гидеон Уизли, последний сын Молли и Артура (вот героическая женщина!)и Ровена Диггори получат пригласительное письмо, а там подтянутся дети других студентов, что тоже почти все обзавелись семьями сразу после школы -- вдвоем легче забыть ужасы прошлого. Или втроем -- близнецы Уизли, едва выписавшись из Мунго(Джордж лишился уха, а Фред обзавелся безобразным шрамом во всю щеку), сделали предложение рук и сердец своей обожаемой Анджелине. Та предложение приняла и немедленно переехала на Диагон-аллею, в маленькую квартирку над магазинчиком "УУУ". Даже Колин наконец уговорил Луну выйти за него замуж. Он почти стал сквибом после Битвы, но не унывал -- все равно собирался заниматься колдографией, а в этом деле много магии не нужно. Шесть лет он проработал бок-о-бок с Лавгуд в редакции "Придиры", а потом наконец добился своего: сперва стал папой, а потом и мужем. Луна у нас всегда отличалась оригинальностью.
Женился и Драко, двое его синеглазых сыновей-двойняшек с пеленок мечтают попасть на Слизерин. Лет до пяти они были частыми моими пациентами -- Асти не смогла доносить их до срока, слабенькие и хилые мальчики так и притягивали к себе разнообразные болячки, так что, можно сказать, я стала для них ангелом-хранителем. Мчалась по первому зову, хоть посреди ночи, сбивала температуру, сидела у кроваток до утра. Ирония судьбы: погибшие в Битве Гойл и Крэбб, в честь которых были названы мальчики, всегда отличались просто-таки богатырским здоровьем. Во время ночных бдений мы с Асторией сдружились, как когда-то с Герми. Конечно, ей я не рассказывала многих своих секретов, но все же ближе подруги у меня, пожалуй, и не было.
Отчего-то складывалось так, что всех своих мужчин я меряла по Драко и Невиллу, потому-то до сих пор и не обзавелась мужем, а только шлейфом из брошенных кавалеров. Дольше всех продержался один из маркусовых оборотней -- два года, ровно до того момента, как решил, что уже достаточно приручил меня и может диктовать свои правила. Нет, не для того я восемь лет училась, чтобы вот так вот запросто бросить свою работу и воспитывать выводок ребятишек. К тому же материнский инстинкт своей волчицы я довольно успешно переносила на пациентов, и никаких неудобств по этому поводу не испытывала. Хотя иногда вспоминала "незлым тихим словом" того, по чьей вине моя жизнь сложилась так, как сложилась.
Каждый год двадцать шестого мая я прохожу по почти незаметной тропинке в глубь леса, туда, где белеет простой мраморный саркофаг. На нем нет ни надписей, ни дат -- все и так знают, кто лежит под тяжелой плитой.