-поток «за потери урожая» (а «потери» сравнительно с произвольной цифрой, выставленной весною «комиссией по определению урожая»);
-«за невыполнение гос. обязательств по хлебосдаче» (райком обязался, а колхоз не выполнил- садись!)
– поток стригущих колоски. Ночная ручная стрижка колосков в поле!– совершенно новый вид сельского занятия и новый вид уборки урожая! Это немалый поток, это были многие десятки тысяч крестьян, часто даже не взрослые мужики и бабы, а парни и девки, мальчишки и девчонки, которых старшие посылали ночами стричь, потому что не надеялись получить из колхоза за свою дневную работу.
7 августа 1932 года вышел «Закон о трех колосках». Закон о трёх колосках» (также закон «семь восьмых», «закон от седьмого-восьмого», указ «7-8») – неофициальное наименование Постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Закон этот был написан под диктовку И. В. Сталина, который, в открытую объявил всех уклонистов от его безумного плана насильственной коллективизации, врагами народа и государственными преступниками.
Итак, за хищение хотя бы трех колосков с колхозного поля (не говоря уж о более крупных кражах) новый закон предусматривал расстрел с конфискацией имущества, который при смягчающих обстоятельствах мог быть заменён на лишение свободы на срок не менее 10 лет с конфискацией имущества. В качестве "меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилий и угроз со стороны «кулацких элементов» предусматривалось лишение свободы на срок от 5 до 10 лет. Осуждённые по этому закону не подлежали амнистии. В крепостное время крестьяне не доходили до такой нужды.
Парадоксально: всей многолетней деятельности всепроникающих и вечно бодрствующих Органов дала силу всего-навсего одна статья из ста сорока восьми статей не-общего раздела Уголовного Кодекса 1926 года. Но в похвалу этой статье можно найти еще больше эпитетов, чем когда-то Тургенев подобрал для русского языка или Некрасов для Матушки- Руси: великая, могучая, обильная, разветвленная, разнообразная, всеподметающая Пятьдесят Восьмая, исчерпывающая мир не так даже в формулировках своих пунктов, сколько в их диалектическом истолковании.
Воистину, нет такого поступка, помысла, действия или бездействия под небесами, которые не могли бы быть покараны тяжелой дланью Пятьдесят Восьмой статьи.
Сформулировать ее так широко было невозможно, но оказалось возможно так широко ее истолковать.
58-я статья не составила в кодексе главы о политических преступлениях, и нигде не написано, что она «политическая». Нет, вместе с преступлениями против порядка управления и бандитизмом она сведена в главу «преступлений государственных». Так уголовный кодекс открывается с того, что отказывается признать кого-либо на своей территории преступником политическим- а только уголовным. Как пример: из первого пункта мы узнаем, что контрреволюционным признается всякое действие (по ст. 6-й УК – бездействие), направленное… на ослабление власти….
При широком истолковании оказалось: отказ в лагере пойти на работу, когда ты голоден и изможден, – есть ослабление власти. И влечет за собой – расстрел. (Расстрелы отказчиков во время войны.) Это всего лишь одно из сотни толкований всеподметающей 58-ой. (кому интересно найдет, прочитает и прочие толкования) И тянутся, тянутся потоки обреченных….
Вот и приговор есть и срок, и место дальнейшего пребывания осужденного. Едва ли можно сказать, что мучения кончились, скорее они только начинаются.
Чего стоит тюремная утренняя оправка. Еще при подъеме надзиратель сделал важное объявление: он назначил того, кому сегодня из вашей камеры доверено и поручено нести парашу. (В тюрьмах самобытных, серых, заключенные имеют столько свободы слова и самоуправления, чтобы решить этот вопрос самим. Но в Главной политической тюрьме такое событие не может быть доверено стихии.) И вот скоро вы выстраиваетесь гуськом, руки назад, а впереди ответственный парашеносец несет перед грудью восьмилитровый жестяной бачок под крышкой. Там, у цели, вас снова запирают, но перед тем вручают столько листиков величиной чуть больше спичечной коробки, сколько вас есть. (На Лубянке это не интересно: листики белые. А есть такие завлекательные тюрьмы, где дают обрывки книжной печати- и что это за чтение! Угадать- откуда, прочесть с двух сторон, усвоить содержание, оценить стиль- при обрезанных-то словах его и оценишь!– поменяться с товарищами. Где дадут обрезки из когда-то передовой энциклопедии «Гранат», а то и, страшно сказать, из классиков, да не художественной совсем… Посещение уборной становится актом познания.)