Гвен
Если вы когда-либо слышали о сёстрах, у которых натянутые отношения, то мы с Джиа переплюнули эти слухи. Моя мама называла нас летом и зимой. Она не только называла нас так, но и дала нам такие имена. Гвен Саммер и Джиа Винтер — вот какие имена сопровождали наши фамилии в свидетельстве о рождении.
Мы отличаемся почти во всём. У Джии тёмные, почти угольно-чёрные, длинные волосы и карие глаза — такие же, как у мамы. Я же папина дочка со светло-коричневыми волосами, которые на свету были почти рыжими, с зелёными глазами и бледной кожей. Она была идеальным ребёнком: красивой, хорошо воспитанной, хотела понравиться и наслаждалась занятиями, которые придумывала для нас мама. Я родилась в самый жаркий день лета. Папа сказал, что я родилась быть темпераментной. Мама практически дралась со мной, чтобы заставить меня одеться в платье, и я прятала свою домашнюю одежду под теми отвратными кружевными штуками, в которые она жаждала меня нарядить. Я действовала матери на нервы, но папа был моим рыцарем в сияющих доспехах, бросавшимся спасать меня, когда дела шли плохо. Отец был моим лучшим другом. Он понимал меня. Мы были похожи и совершенно отличались от мамы. Старая поговорка, что противоположности притягиваются, точно подходила им.
Мама родилась, чтобы стать женой представительного человека. Она родилась в Старом Орлеане, родители происходили из старого знатного рода, и маму готовили в жены сенатора, губернатора или президента — кого-то подходящего, важного и богатого. Мой отец был музыкантом, проезжавшим мимо после отмененного концерта в Техасе. Он был вольным человеком, который оторвал маму от всего, что она знала. Посмотришь на маму, так вылитая Джиа, а мама всегда говорила, что я была папиной дочкой.
Оглядываясь в прошлое, я признаю, что завидовала Джиа. Я завидовала её таким хорошим отношениям с мамой и тому, как она так легко соответствовала образу, который хотела видеть мать. На неё это никогда не давило, сестра от природы была утончённой и прекрасной. Прекрасной в классическом смысле. Черты лица Джиа полностью симметричны, её голосу присущ идеальный намёк на женственность, и не только это. Она была умной и изящной, но всегда немного холодной.
Большинство людей воспринимали её холодность как загадочность — по крайней мере, парни. Если бы мы не родились в одной семье и одном доме, возможно, мы никогда бы не были лучшими друзьями. Джиа всегда хранила мои секреты, и, думаю, она находила мой неугомонный бунтарский характер забавным. Поскольку мои выходки подчёркивали её положительные качества, уверена, что Джиа не возражала против них, хотя обычно старшим сёстрам это не нравится. Когда меня наказывали и отца не было рядом, чтобы спасти от железной воли мамы, я бежала к Джиа и запрыгивала ей на руки в поисках защиты. Сестра всегда умела урезонить маму и успокаивала её, даже меня умела успокоить, на время, конечно.
Я не видела Джиа почти семь месяцев — период, которого я, будучи маленькой девочкой, не могла себе и представить. Хотела бы я сказать, что мы отдалились друг от друга, но реальность — это совпадение, сила природы — почти разлучила нас. Не совсем, но определённо оставило несколько дыр в когда-то прочных отношениях. Когда я поднимаюсь по лестнице к её дому, то обстоятельства, повредившие нашим отношениям, больше не довольствуются задворками сознания. Они перебрались на передний план моих мыслей, насмехались надо мной, дразнили, обволакивали нитями прошлого.
Когда была моложе, я представляла жизнь Джиа в двух сценариях: замужем за кем-то важным и умным, например профессором или учёным, или первой леди. Две противоположные стороны медали, но обе вполне вероятны для неё. Просто она такая, способная быть покорной или самой держать всё под контролем. Лучше сказать, она могла казаться покорной, но всегда контролировала ситуацию.
Её дом большой и безупречный. Белые колонны на переднем крыльце, идеально подстриженный газон и два роскошных автомобиля, припаркованных в гараже. В Мэдисоне пространство не было столь важным, но в пригороде Чикаго — Берр-Ридж2 — территория приравнивается к статусу. Чем больше дом, тем больше денег на него потрачено, а дом Джиа показывал, что на него было потрачено очень много денег.
Пальцы дрожат, когда я нажимаю дверной звонок. Джиа должна быть дома, потому что удивила всех, не став губернатором или не выйдя замуж за генерального директора, а став популярной писательницей. Сестра продала достаточно книг, чтобы вопреки желанию написать ещё хоть предложение, и всё равно могла жить отлично. Меня удивила именно часть про писательницу, а не про популярную, потому что за что бы не бралась Джиа, она доводила это до идеала. Даже её редактор так думал, покорённый гениальным умом Джиа Дуайер. Её редактор теперь её любимый муж.
— Гвен!
Зелёные глаза женщины расширяются, когда её взгляд падает на меня, и небольшая улыбка появляется на лице. Она удивлена, но по крайней мере счастлива меня видеть.
Сестра выглядит потрясающе: густые тёмные волосы волнами струятся по спине. Она красиво одета: на ней кремовый пиджак, черная рубашка и джинсы. Это не значит, что она собирается куда-то. Джиа никогда нельзя застать с выбившимся из причёски локоном. Думаю, она даже спит, выглядя превосходно.
— Я так рада видеть тебя, — говорит она, притягивая меня к себе.
Я облегчённо выдыхаю, отвечая на её объятия. Джиа отступает и осматривает меня, затем хмурится. Сегодня не тот день, когда я могу особенно гордиться своей внешностью: под глазами залегли огромные мешки, в которые можно положить килограмм пять веса, волосы не мыты два дня, а слишком большая толстовка совершенно не подходила фигуре. Забавно, я думаю о таких вещах только рядом с сестрой.
— Что ты здесь делаешь? Не то, чтобы я не радовалась нашей встрече, — говорит Джиа, сверкая широкой голливудской улыбкой.
По дороге сюда я практиковалась контролировать свои эмоции или, по крайней мере, сдерживать их, только чтобы не рухнуть на пороге. Я пробегаюсь рукой по волосам.
— Можно войти? — шутливо спрашиваю я, и Джиа смеётся.
— Конечно. Извини. Я просто в шоке. Когда ты в последний раз появлялась на моём пороге без предупреждения? — хихикает она, жестом приглашая меня в дом.
Мгновение спустя мы сидим за большим кухонным столом, и сестра делает кофе.
— Итак, может, просветишь, что привело мою маленькую сестрёнку из захолустья Мичигана сюда?
Я невольно рассмеялась. За всю свою жизнь Джиа была в моём доме всего три раза и по разным причинам, но одной из них было то, что она ненавидела сельскую местность. Поскольку мне очень нравятся маленькие городишки Америки, мой дом не слишком привлекает Джиа.
— Я скучала. И мне нужно было увидеть мою сестру, — с натянутой улыбкой признаюсь я.
Когда сестра поворачивается, её взгляд пробегается по мне. Широкая улыбка сменяется спущенным хмурым видом. Джиа подтягивает стул к моему и прижимается ко мне.
— Что случилось? — Её голос более серьёзный, более беспокойный. Сестра сосредоточила внимание на мне.
Из-за этой перемены в её поведении надломленные эмоции снова вылезают на передний план. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сухо обдумать то, что скажу, потому что слова нельзя будет забрать назад. Как только я расскажу всё, что произошло с моим браком, это станет раной, которая никогда не заживёт, ниткой, за которую можно потянуть, чтобы подорвать моё существование. Иногда намного легче самой двигаться вперёд и, возможно, простить того, кто подвёл тебя больше, чем твою семью и друзей. Они не простят и никогда не позволят тебе забыть, и такие секреты станут орудием для твоего уничтожения, как только им будет это удобно. Джиа замечает мою нерешительность, хотя это смешно, поскольку я ехала сюда почти четыре часа. Я сижу перед нею, похожая на энергетический шарик, который так трудно сдерживать и так хочется его выпустить.
— Гвен, ты можешь обо всём мне рассказать. Я твоя сестра.
Дело в том, что я не могу ничего ей рассказать. Потому что есть вещи — неважно как сильно хочется их рассказать, — открывающие дверь, которая должна быть закрыта. Такие вещи могут пробить трещины в отношениях, на восстановление которых ушли годы. Чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы, но я пытаюсь прогнать их улыбкой.
— Гвен, ты снова заболела?
Взгляд сестры был напряжённым, когда сестра она берет меня за руку и сжимает её.
— Нет. Нет, там всё хорошо, — говорю я, и Джиа обнимает меня.
— Слава богу, — крепче обнимая меня, произносит она. — Тогда что случилось? Кристофер в порядке?
Она отстранилась, вглядываясь в моё лицо.
— Не совсем, — честно отвечаю я.
— Снова случались приступы? — сразу же спросила сестра.
— Нет, ничего подобного, — говорю я, скрывая сломленный голос. — Пока, по крайней мере.
Пожимают плечами и смеюсь, чтобы скрыть плачь, но не получается. Джиа снова берёт меня за руку и приподнимает мой подбородок.