Другим событием было то, что в Эльфийскую студию обратилась дочка нынешнего губернатора области с заказом на свой юбилей, который она хотела сделать в стиле фэнтези. И теперь весь коллектив стоял на ушах, продумывая и согласовывая с требовательной заказчицей декор, реквизит, сценарий, музыку, костюмы ведущих и ещё сотню мелочей. Юлька вместе со всеми участвовала в подготовке, параллельно не прекращая работать в банке, поэтому к вечеру приползала домой, не чуя ни ног, ни рук. Хорошо, у Ильи были каникулы, и он здорово помогал, частично взвалив на себя домашние обязанности. Хотя и ворчал по этому поводу, но бросить маму не смог. Совершенно неожиданно для Юли свою помощь предложил и Костик. Во время очередного разговора с сыном он узнал про постоянную занятость Юльки, и вызвался немного помочь. Немного не получилось. Так что теперь Суворов, не совсем понимавший изначально, во что ввязывается, возил девчонок из студии на закупки материалов, помогал таскать тяжёлые рулоны ткани, ширмы, стойки, раскручивал и собирал конструкции из веток и пластика, создавая из них какие-то невообразимые светильники и фонарики. Что удивительно, он даже почти не ворчал и совершенно безропотно развозил припозднившихся и уставших творцов сказки по домам. И однажды, когда Юлька с почти закрытыми глазами выбиралась из машины около своего подъезда, поймал её за руку и странным голосом пробормотал:
- Я даже не мог представить, насколько у вас там всё серьёзно и как у тебя всё круто получается. Ты очень талантливая, Белка. Я чего-то раньше этого не говорил.
И Юля бы задумалась, что всё это значит, и чего ждать от Суворова. Но оставаясь вечерами одна в тихой квартире, она, как бы ни уставала, как бы ни волновалась за подругу и малыша, как бы ни проигрывала в голове новые идеи и решения для заказа, как бы ни удивлялась непривычной помощи от бывшего мужа, всеми мыслями устремлялась к Балтийскому морю. Туда, где под сумрачным одеялом белых ночей остался её покой. Юлька вспоминала каждую минуту там. Доставала из памяти самые тёплые моменты и укутывалась ими, отогреваясь. Протягивала озябшую душу к яркому огоньку впечатлений, которые казались такими далёкими, как из какой-то другой жизни. А ещё мечтала. Мечтала, что однажды снова прилетит в город, так быстро ставший самым лучшим, самым любимым. Мечтала, как непременно увидит всё, что не успела посмотреть. Уже не торопясь пройдёт по улицам и паркам. Часами будет зависать в музеях и храмах, которые успела посмотреть только снаружи и краем глаза. Мечтала и… ждала. Ждала того, что ей пообещали. И представляла, что скажет. Как радостно спросит «как там балалайка». Или как равнодушно и сдержанно поздоровается, непременно «добрый день» или «здравствуйте», и чтоб никаких «приветов». Или как настороженно расспросит «чего хотел». Или как любопытно сунет нос в личное и узнает «как прошла поездка на шашлыки с Иваном и родителями». И чем больше проходило времени и копилось сценариев, тем чаще на ум приходил вариант, что она просто гордо промолчит. Потому что один наглый Медведь обещал позвонить! Или написать. И хотя одна глупая и испуганная Белка запретила это делать, но он же Медведь! Он же обещал! Даже если она не ответит. Или отчитает и приведёт все свои доводы о том, какое невозможное и бессмысленное это было бы общение. Несмотря на тысячу и один разумный довод, что и не надо, что и ни к чему, и ничего хорошего из таких обещаний не выйдет, глупое беличье сердце ждало.
- Юль, ты чего, совсем загрустила, - Лерка вернула Белку из размышлений в обувную реальность. – Ну, не хочешь ты эти босоножки, ну давай просто платье подлиннее наденешь, а под ним на кеды никто внимания не обратит. Да и вообще, думаю, этой капитанской дочке будет всё равно, какая обувь у всех этих эльфиек-наёмниц. Она будет развлекаться, мы развлекать.
-Губернаторской, - машинально поправила Юлька, а потом вздохнула и взяла в руки очередные босоножки. – Не, Лер, ты права. Ты столько времени и сил убила на наши платья, а я ещё капризничаю. Давай вот эти. Они как раз и по стилю подходят, и каблучок небольшой, не свалюсь. И потом носить можно, к любому сарафану подойдут.
Подруги уже подошли к кассе, как Лера вдруг толкнула Юльку плечом и хитро прошептала:
- Ну, а как там твой молодой питомец поживает? Всё также преданно ждёт у твоих ног? – У Юльки пиликнул и начал сотрясаться уведомлениями о множестве приходящих сообщений, и Новорядская заржала так, что девушка за кассой вздрогнула от неожиданности. – А вот и он!
Юлька закатила глаза. Что за привычка писать по два слова и отправлять десяток коротких сообщений вместо того, чтобы всё написать сразу в одном?
«Привет Золушка»
«Как выходной»
«Мы с народом у твоего любимого зайца в гостях сегодня»
«Загораем»
Дальше контакт «Рыцарь Р.» атаковал юлькин телефон десятком фоток, на которых виднелись тела разной степени обнажённости и загорелости на берегу под стенами Петропавловской крепости. А ещё несколько изображений незнакомых лиц на фоне неба, которые улыбались во все свои тридцать два или показывали язык и корчили другие смешные рожи.
«Тебе привет от парней»
«Сегодня жарко»
«Аж 22»
«У тебя как»
Юля усмехнулась и отправила в ответ две фотографии – на одной было видно чёрное табло на остановке с сегодняшней датой и цифрами «+43», а на второй куча коробок с обувью, оставшаяся после примерки.
«О у вас там огонь»
«А ножки в этом всём покажешь»
Как всегда, ни одного знака препинания. Роман их совсем не использовал. Причём это не от безграмотности. Роман был вполне умным, начитанным, интересным собеседником. Но многие вещи он делал или не делал не потому, что это правильно или не правильно. Просто ему было… наплевать. Он был лёгким и забавным ребёнком. И Юлька до сих пор не понимала, почему, получив однажды сообщение от него с какой-то забавной картинкой с белым котом и двумя пьяными девушками, не проигнорировала его. Тогда она отправила в ответ смеющийся смайлик и отложила телефон. Было не до него, они с Надей как раз ехали к Ленке с очередной порцией поддержки и еды, которую пытались впихнуть в истончающуюся подругу. Но и совсем проигнорировать сообщение от человека, здорово её выручившего, Юля не смогла. А на следующий день снова получила смешную картинку.
Роман ничего не предлагал, ничего особого не спрашивал. Он просто присылал смешные мемы. Или музыкальные треки с припиской «зацени». Или фотку лужи и отражения неба в ней. Кстати, он оказался очень неплохим фотографом, умевшим поймать выразительный взгляд человека в метро или необычное сочетание холодного камня и тёплого солнечного луча, и Юлька даже отправила ему ссылку на пару конкурсов для начинающих фотографов. Но в их общении не было никаких комплиментов, намёков, вопросов или просьб. Однажды Белкина спросила, зачем он ей пишет. А прочитав в ответ «А просто», поняла, что действительно – у него всё просто. Стало скучно – написал. Увидел что-то смешное или красивое – поделился. И она поддержала эту игру. Так и перекидывались фоточками и музыкой. Юлька спасала мальчишку от скуки, попутно читая ему шуточные нотации на тему «никогда не признавайся женщине, что общаешься с ней от нечего делать, если хочешь жить». А он… Он был для Белкиной неожиданной ниточкой, соединившей её с Санкт-Петербургом. И просто приятным собеседником, не дающим остановиться и скатиться в какую-то внезапную тоску, всё чаще маленьким холодным комком давившим на самый краешек сердца. И всё чаще Юля была вынуждена признать, что она тоскует не столько по Питеру и тем волшебным выходным, а скорее наоборот – по своей жизни до поездки. Понятной, привычной, пусть не такой яркой, но знакомой и спокойной. А теперь глупое сердце маялось и рвалось куда-то, требовало что-то менять, жаждало этих перемен и желало новых впечатлений, ещё и ещё. И жалело о чём-то упущенном, о чём-то, что по какой-то непонятной, несерьёзной причине раньше не было позволено, а было отложено на неясное, мифическое «потОм», «не со мной», «не бывает». Юля ловила себя на том, что стала обращать внимание на что-то, что раньше казалось нормальным, а теперь раздражало и как будто само отторгало Белку из привычного бега по кругу. Шумные соседи, которые и раньше устраивали алкосборища, заканчивающиеся громкими разборками в подъезде, но Белкина настолько привыкла к этому, что как бы и не слышала, а теперь не могла заснуть под такой аккомпанемент. Слишком тесная собственная кухня, на которой и раньше не хватало места, а теперь стены давили, а шкафчики так и норовили задеть своими углами и ударить побольнее. Ужасно нудная работа, которую раньше Юля принимала как вынужденную и неизменную данность, а теперь могла несколько минут тупо смотреть в строчки цифр и не понимать, что она здесь делает. Ведь она любила рисовать, украшать и оформлять пространство вокруг себя, играть на гитаре, петь, делать красивый макияж… Но всё это было таким несерьёзным, неважным, отодвинутым в самые дальние углы и вынимаемым только «по остаточному принципу». А вот теперь все мечты и желания рвались на свободу, требовали к себе внимания, заставляли маяться и злиться на всё, что отвлекало и мешало. Как будто где-то проявили старую плёнку, и цвета на кадрах поменяли свой цвет на противоположный. То, что казалось самым важным и незыблемым раньше, стало раздражать. И незаметные ранее мелкие детали стали ярче, важнее, острее.