— Наблюдатель — стрелку, — произнес Джонни со своих вершин. — Открыть огонь в тысяче ярдов.
По небу, как длинные, мгновенные штрихи краски, протянулись трассирующие снаряды, изящные, изгибающиеся, плавные линии вражеского огня, заворачивая кверху, заворачивая все ближе и завершаясь вспышками темноты в воздухе, словно всхлипами, красные и желтые полосы и режущая, страшная боль, с которой Сэм, в общем-то, был уже знаком много-много лет. В первый раз он испытал ее тогда под трамваем.
— Наблюдатель — командиру. Маневрируй, Сэм. Не затягивай больше, Сэм! Иди зигзагом, слышишь, Сэм? Наблюдатель — стрелку. Давай, Роберт, открывай огонь, ну! Середина, ты что, не можешь взять прицел? Сэм! Да не лети ты на них, как таран! Ну что у вас там происходит? Вы меня слышите?!
Страшная, рвущая боль у Сэма внутри, такая боль, что это — порог, за которым уже перестаешь ее чувствовать.
— Ну, а кекс ореховый? — предложила Мэри. — Очень хороший кекс. Нисколько не испорченный. Папа говорит, он как вино, только лучше делается от времени. И в нем такие вкусные вишенки. Я и денег с тебя не возьму. Как?
— Очень хорошо, — ответил Сэм.
— Ты любишь кекс? Правда любишь?
— Не любил бы, я б тебе так и сказал.
— А Гипсленд? Пойдешь ты туда сегодня?
— Как же я туда сегодня пойду? Даже если бы захотел, все равно не смог бы. Туда сегодня не доберешься, слишком далеко.
Мэри озабоченно кивнула.
— Да еще дождь идет. У нас тут зимой каждую ночь дожди. Вон льет как из ведра. Ты бы весь до ниточки промок, если бы пошел сегодня дальше.
— Я об этом даже и не думаю, Мэри. У меня и в мыслях такого не было. Я бы забрался куда-нибудь и переночевал.
— Где?
— Не знаю. Поискал бы. Я бы уже скоро стал искать себе ночлег. Старик Мо сказал, чтобы я шел не слишком помногу и не допоздна. Чтобы еще засветло находил место для ночлега. И не забирался на ночь в дупла или еще там куда-нибудь. А где я сейчас нахожусь?
— Ты что, не знаешь?
— Знал бы, не спрашивал.
— Спорил со мной, что здесь не самое лучшее место на земле, а сам даже не знаешь, где находишься. Ну и нахал!
— А все-таки?
— Где у тебя глаза? Это место называется Стейнз. От фамилии. Это фамилия моего дедушки. И моя тоже, пока я не замужем. Мэри Стейнз. А потом какая будет, вот интересно, да?
Она смотрела на Сэма, смотрела ему прямо в глаза, но он еще был не готов к таким мыслям. Хотя это в самом деле было бы интересно. С ней не соскучишься, а вот о других девчонках этого, пожалуй, не скажешь.
— Разве ты не видел снаружи? — продолжала она. — Там написано: «Торговля Стейнза. Год основания 1883».
— Я только прочел про пироги, — сказал Сэм. — А про Стейнза я и не слышал никогда.
— Не слышал никогда! — не вопрос, а чистое изумление.
— А другие, что ли, о нем знают?
— Еще бы! Все знают, кроме тебя. Как же ты сюда попал, если никогда о нас не слышал?
— Чего мне было слышать? Шел по дороге, шел, и вдруг ты мне встретилась.
— Вот как? Что-то я не помню, чтобы я куда-то шла.
— Ты ведь поняла, что я хотел сказать.
— А ты издалека идешь?
Сэм вздохнул.
— Очень. За много-много миль. От Мэклсфилд-Роуд. Если ты знаешь, где это.
— Что ты делал на Мэклсфилд-Роуд?
— Ну знаешь, — сказал Сэм, — ты просто бьешь все рекорды, честное слово. Надо же мне было где-то быть, верно? Не из воздуха же я взялся. Я там ночевал. Мистер Хопгуд подвез меня в своем грузовике. Я так и живу. Сегодня здесь заночую, завтра там. Как цыган. Пришел — ушел. Ночую где придется. Один раз под церковью спал. Целую ночь там провел. Я сезонник, бродячий работник.
Она фыркнула:
— Никакой ты не сезонник.
— Нет, сезонник. Кто лучше знает, ты или я?
— У тебя нет котомки. Нет скатки с одеялом. У тебя даже бороды нет. Ты умрешь от холода, вот что с тобой будет. Заболеешь воспалением легких или еще чем-нибудь, потому что рядом нет мамы, чтобы теплей тебя укрывала на ночь. — Мэри улыбнулась. — Сезонники здесь бывают только летом. Как мухи. А зимой исчезают. К началу июня тут не найдешь человека дрова поколоть. А из тебя ну какой же работник?
— Очень даже хороший. И дров я тебе могу запросто наколоть. Я мастер дрова колоть. А как я деревья рублю, ты бы посмотрела на меня там, у мистера Хопгуда, — в снегу, с топором в руках. Я там поработал на славу. Знаешь, как здорово деревья валить!
— Я сезонников боюсь. А тебя — нет. Да папа и не оставил бы меня одну, если бы знал, что в наших местах сезонники ходят. Папа все знает. Все, что в наших местах случается, все ему известно. И ты никакой не сезонник. Ты просто мальчишка, который убежал из дому. Как ты по снегу-то прошел?