— Нет, тебе со мной нельзя, — подумав, сказал он. — Я должен совершить этот перелет сам.
— Один-одинешенек?
— Ага. Иначе не стоит и пробовать.
— Тут что-то не так, — задумчиво сказала она. — Не знаю точно, но тут какая-то ошибка.
— А по-моему, нет.
— Но ведь тебе будет скучно. Одиноко.
— Так и должно быть. В этом весь смысл.
— Бессмыслица, правильнее сказать.
Она медленно качала головой, видно было, что ей это все не нравится.
— Разве не лучше было бы, чтоб я была с тобой? Ты бы мог со мной поговорить. Я могла бы тебя обнять, согреть. Ну, разве не лучше было бы вместе? Вместе все увидеть? Поделить на двоих?
Она говорила всерьез. Не шутила, не дразнилась. А он держал ее руку. Они сидели бок о бок и держались за руки. И он тоже свесил ноги, как она, и болтал ими туда-сюда. А сам держал ее за руку. Вот это да.
— Сэм.
— Угу.
— Жалко, что ты не хочешь со мной поделиться. Ты мне нравишься.
— Ты мне тоже нравишься, Мэри.
— Еще осталось много времени, Сэм. Может быть, ты еще передумаешь, когда у тебя будет аэроплан.
— Может быть.
— Мне бы хотелось вместе с тобой посмотреть полюса, Сэм. Правда, правда. Мне бы все хотелось делать вместе с тобой.
Это он понял. Делать все вместе с ней ему тоже было бы очень приятно, хоть бы даже и смотреть замки на Рейне. Она дышала все ближе, все ближе болтала ногами. Ее прикосновение было теплым, надежным и таким… правильным.
— Сэм.
— Да?
Он глядел ей прямо в глаза и понимал, что она говорит. Сколько лет он ждал, пока ему встретится девушка, которая скажет это. Она была красивая — не то чтобы похожа на картину или там на кинозвезду, и вообще ничего такого он себе не представлял, но она была красивая. И он ее поцеловал.
Он почувствовал ее губами. Господи ты боже мой! Почувствовал ее нежность, мягкость — на секунду, на две. Такой короткий, такой мимолетный, нежный, уму не постижимый поцелуй. Потом они оба замерли, словно ждали, чтобы жизнь пошла дальше, чтобы их сердца забились снова, а легкие наполнились воздухом, чтобы души их оторвались от звезд и вернулись на землю. Ждали, сидя так близко, так удивительно близко, еле ощутимо лаская друг друга горячим дыханием. Ждали минуту. Или две. Или пять. Разве определишь? А потом их носы соприкоснулись, и подбородки тоже, и щеки — так легко-легко, как перышки, и опять им пришлось отодвинуться, и внутри обоих все ныло от напряжения.
Снова стали видны глаза, и его, и ее, затененные, глубокие, и снова Сэм увидел глазами ее красоту, ее девичество, и волосы, густые, прохладные; а она увидела Сэма — такой красивый мальчик, такой благородной формы у него голова, и такая мужественная, мягкая посадка головы, и такая сила в подбородке, и столько ума в очерке лба.
Сэм провел рукой по ее волосам, на них еще остались дождинки, и он стряхнул их с пальцев.
— Мэри.
— Да, Сэм.
И он поцеловал ее снова и почувствовал, как она осторожно, понемножечку придвинулась к нему и ее руки осторожно, понемножку поднимаются и обнимают его, и в нем все вдруг взорвалось, и заколотилось, и засаднили старые синяки и ушибы — но не сильно, приятно.
Но вот они оторвались друг от друга и теперь сидели бок о бок, соприкасаясь головами, плечами, держась за руки и качая ногами.
— Это мой первый в жизни поцелуй, — торжественно сказал Сэм.
— И мой тоже.
— Нет, правда? Честное слово?
— Правда первый. Ну конечно, Сэм. Я бы в жизни не стала целоваться со здешними мальчишками.
— А как со мной, Мэри?
— Ммм.
— Хочешь еще?
— Мммм.
Он поцеловал ее в волосы, и в лоб, и в глаза, и в кончик носа, и с бесконечной сосредоточенностью — в губы. Ощущение было — о господи ты боже мой! — ну просто неземное. По ту сторону от всего. По новую сторону.
— А по-моему, ты уже раньше целовался. У тебя это здорово получается, Сэм.
— Никогда в жизни, клянусь, — сказал Сэм. — Клянусь. Просто это каждый умеет от рождения. Ты вон тоже умеешь. Но я представлял себе тысячу раз.
— Ну и как, на самом деле хуже?
— Что ты, Мэри, на самом деле гораздо, гораздо лучше, чем я себе представлял.
— Ты ведь не уйдешь, Сэм?
— Для чего же мне теперь уходить?
— Не знаю, может, нужно будет. Но ты всегда будешь ко мне возвращаться, верно, Сэм?
— Я тебя не оставлю.
— Тут никого нет. Такого, как ты, Сэм. Я знаю, мне придется остаться здесь. Я это знаю. Я ведь последняя в роду. Это ужасно — быть последней в роду. И мне никогда не вырваться отсюда, если только кто-нибудь такой, как ты, не прилетит за мной на своем аэроплане.