— Я вышел посмотреть на свои торпеды, о чем докладывал вам, — спокойно объяснил Павлов. — Не предполагал я, что мы с вами окажемся на одном корабле. Вы же, Петр Савельевич, собирались идти на другом.
— Собирался, собирался… — проворчал Жилин, будто сетовал на какие-то непредвиденные обстоятельства. — Собирался, да не пошел. — Он снова зябко поежился и, снизив голос, сказал: — Заглянул сюда минера навестить. Вот и прикорнул ненароком в его каюте. Прямо черт попутал!
Павлов слышал, что такие штучки шаловливый черт проделывал с Петром Савельевичем не впервые…
Поисковая корабельная группа проплывала выходные мысы. Из воды, словно монахи, завернутые о головой в черные сутаны, вставали мрачные остроносые скалы. Они последними провожали моряков, уходящих в океан. Сразу подул колючий леденистый ветер, почувствовалась глубокая монотонная качка на мертвой зыби.
Мертвая зыбь… До чего же могучее явление природы! Наверное, только оно в полной мере и показывает, какие силы заложены в океане. Шторм уже кончился, ветрового волнения давно нет, а океан под действием инерции дышит глубоко и мощно, мерно раскачивает свои необъятные толщи. На поверхности тишина и спокойствие, но как обманчива водная гладь! Корабль валко взбирается на невидимую вершину и вдруг опускается в такую же невидимую пропасть. Подъемы и провалы чередуются снова и снова, подавляя своей монотонностью.
Но мертвая зыбь не может помешать противолодочным кораблям, вышедшим на перехват «вражеской» субмарины.
Хорошо смотрелся правый сосед, весь в лучах солнца. Его острый, устремленный к небу форштевень легко резал океанскую волну, образуя пенистые, с плавным изломом усы. За низкой кормой далеко стлался хвостатый бурун, рождавший физическое ощущение огромной скорости.
«Техника!» — изумлялся Павлов скорости, на которой велся поиск. Он хорошо помнил времена, когда охотники ползали, как сонные улитки, и буквально натыкались на подводные лодки. Стоило немного увеличить обороты, как помехи от этого начисто забивали вибратор и охотники становились безнадежно глухими. Сейчас соседи плыли не только очень резво, но и очень далеко друг от друга, что тоже говорило о совершенстве акустических средств. Ведь зоны кораблей перекрывались, иначе бы лодка проскочила между ними. Так как же велики эти зоны, если левый сосед едва различался простым глазом!
Павлов с интересом рассматривал главный командный пункт. В боевой рубке и на мостике стояла чуткая рабочая тишина, никто не произносил лишнего слова. И телефоны, и репродукторы, и трубы со свистульками сдержанно приносили вести от штурмана, от связиста, от информационного поста, от всех, кто видит, слышит, рассчитывает. На эти вести откликался только вахтенный офицер да изредка командир бросал отрывистые приказания. Командира больше интересовал акустик, но акустик лодку пока не слышал и его размеренный, даже напевный голосок настраивал на терпеливое, упорное и, по всей видимости, долгое бдение.
Павлов уселся на разножке по правой стороне мостика. Отсюда весь корабль виделся как на ладони.
Совсем рядом, чуть не задевая рубку, во всех направлениях вращались причудливо изогнутые лепестки радиолокационных антенн. Одни шарили совсем близко у борта, другие проявляли внимание к горизонту, третьи высматривали что-то высоко над головой. Все пространство целиком охватывалось этими дальнозоркими, всевидящими электронными щупальцами.
А внизу, куда ни глянь, всюду какая-нибудь пусковая установка. Ракеты длинные и короткие, толстые и тонкие. Везде ракеты, ракеты, ракеты… А противолодочные ракеты к тому же шевелились. Сначала крутились в разные стороны, потом стали нащупывать какую-то невидимую точку и, наконец, замерли в стартовом положении. «Тренировка», — догадался Павлов.
Сверху торпедные аппараты казались длинными, плотно сжатыми пальцами на руке пловца, готового прыгать в воду. Торпеды сегодня на особом положении. Сегодня стартовать только им, только им показывать свои способности.
Океанская вода стремительно неслась навстречу, незаметно ныряла под корабль, пулей проскакивала у него под днищем и буйно вырывалась из-под кормы, оставляя взбудораженную, шумно клокочущую струю. Струя долго не успокаивалась, пузырилась, потом постепенно сглаживалась, но еще долго не исчезала. Пенистый след нет-нет да и притягивал к себе взоры моряков: лишь он напоминал о береге, исчезнувшем за горизонтом, незримо связывал со всем дорогим, что оставалось там, вдали…