Выбрать главу

Увидев меня, капитан Кондитеров начал было докладывать, но я попросил его заниматься своим делом. Капитан в правой руке держал бинокль, продолжая напряженно следить за продвижением танковой колонны, а левая была поднята над головой. Взмах ее означал сигнал к открытию огня. Телефонист, находившийся рядом, не спускал глаз с поднятой руки капитана.

Вражеская колонна тем временем подходила все ближе и ближе. Вот до нее осталось 500, 400, 300 метров... Вот уже простым глазом можно было рассмотреть жерла орудий, черные кресты на бортах машин. Грохот и скрежет нарастали. По всем правилам нужно было открывать огонь. Но рука командира дивизиона все еще была поднята над головой, и орудия молчали. Меня охватило беспокойство, не упускает ли командир дивизиона нужный момент. Но капитан отлично знал свое дело, выждал, когда до головного танка осталось не более сотни метров, и энергично взмахнул рукой.

- Огонь!

Дружно ударили орудия, и через мгновение бушующий огонь охватил головную машину. Запылал и четвертый в колонне танк. Для начала неплохо. Даже очень неплохо! Благодаря этому успеху на дороге образовалась пробка, и вражеским танкам потребовалось какое-то время для того, чтобы преодолеть замешательство и развернуться для боя. Умный тактик, капитан Кондитеров навязал противнику свою волю, создал благоприятную для дивизиона ситуацию. Воспользовавшись замешательством фашистов, артиллеристы подбили еще три боевые машины. Но большего пока сделать не успели. Надо отдать немецким танкистам должное: они довольно быстро рассредоточились и, ведя огонь на ходу, пошли па штурм высоты. Я попробовал подсчитать количество атаковавших машин, но быстро сбился со счета: во всяком случае их было не менее 50, по всей вероятности, мы столкнулись с походной колонной, которая не ожидала встретить здесь сопротивления. Фашисты решили, что вчерашняя бомбежка сделала свое дело и обеспечила безопасность марша. Но просчитались...

Артиллеристы работали на пределе. Рука Кондитерова энергично рубила воздух, но, чем ближе танки подходили к переднему краю, тем реже снаряды ложились в цель: не так-то просто подбить идущую на скорости боевую машину.

Подводило и волнение: когда в 50 метрах от тебя танк, нервы не выдерживают, появляются ошибки в прицеле, и снаряд чаще летит мимо. Бой разгорался, все меньше я меньше у капитана Кондитерова оставалось людей и орудий.

Огневые позиции артиллеристов напоминали островок, взрывающийся фонтанами пылающей, кипящей земли; фашистские танкисты определили, где находится основное препятствие, и сосредоточили по нему огонь своих пушек. Вскоре из двадцати орудий в строю осталось девять, затем восемь, семь. Почти все артиллеристы были ранены, многие убиты, кончались и снаряды.

А танки между тем уже утюжили окопы полка майора Кузнецова. Но как раз здесь их и ждал сюрприз. Семь машин одна за другой загорелись, как факелы. Это было делом рук наших истребителей танков. Фашистские танкисты пытались сбить пламя, резко бросали машины то влево, то вправо, то вперед, но огонь не сдавался, и стальные чудовища беспомощно останавливались. Экипажи пытались спастись бегством, но их настигали меткие пули красноармейцев. Это привело фашистов в смятение. Танки попятились, укрылись в овражках, кустарнике, пшенице и оттуда вновь открыли огонь по высоте.

В мокрых от пота гимнастерках, с черными от копоти и грязи лицами артиллеристы капитана Кондитерова укрылись в окопах, до тех пор пока не прекратился обстрел. Но как только танки врага пошли в новую атаку, они опять заняли свои места, и опять рука командира дивизиона рубила воздух, и опять осипшим голосом, тонущим в грохоте выстрелов, отдавал он одну и ту же команду:

- Огонь! Огонь!

И вновь фашисты недосчитались многих боевых машин. Четыре подожгли истребители танков, шесть подбили артиллеристы, а три подорвались на минных полях. Чертова дюжина! Остальные танки обошли высоту и устремились по направлению к Корсуни.

С идущей за танками гитлеровской пехотой завязали бой подразделения полка майора Кузнецова. С НП было хорошо видно, как цепи фашистов приближались к нашим окопам, как, встреченные ружейно-пулеметным огнем, они на глазах редели и откатывались назад, как затем шестиствольные минометы врага обрабатывали наш передний край, а затем все повторялось сначала в той же последовательности.

Штабу дивизии было небезопасно оставаться дольше в районе села Нехворощ, и полковник Варенников, внимательно следивший за ходом боя, приказал перевести его в село Киченцы, что раскинулось в пяти километрах восточнее Нехвороща.

Отдавая от имени комдива указания частям, я задержался на НП и уходил последним.

- Товарищ майор, - услышал я негромкий голос связиста, совсем молодого паренька. - Можно свертываться?.. Вопрос связиста вернул меня к действительности.

- Действуйте, товарищ красноармеец!

Связист проворно отключил телефон, закинул сумку па плечо и, волоча за собой провод, выскочил наружу. Я же, складывая в планшет бумаги, замешкался, и это мне чуть-чуть не стоило жизни.

- Хенде хох! - услышал я оклик, не пройдя и десятка шагов от НП.

Первой мыслью было, что кто-то глупо шутит. Повернул голову и обомлел. Рядом стояли три немецких солдата со вскинутыми для стрельбы автоматами. Что делать? Положение - хуже не придумаешь. Попытаться достать из кобуры пистолет и отстреливаться? Это исключено. Это верная смерть. Фашисты сделают из тебя решето. Но не сдаваться же в плен? Кошу глазами и, к счастью, вижу, что стою возле блиндажа. Прыгаю в него и на лету сбрасываю накинутую па плечи шинель. Тут же слышу треск автоматов. По траншее, идущей от блиндажа, что есть духу выбегаю в лощину, которая петляет за высотой. Это уже спасение. Немного отдышавшись и придя в себя, осматриваюсь, нет ли поблизости гитлеровцев. Больше вроде не видно. Как же эти трое оказались в тылу полка майора Кузнецова? Значит, где-то просочились, значит, надо быть готовым ко всяким неожиданностям и усилить охрану штаба дивизии. А что предпримут эти трое фашистов? Из-за укрытия наблюдаю за ними.

Постояв немного и о чем-то поговорив, они направились к месту, где валялась моя шинель. Вероятно, гитлеровцы посчитали, что я убит, и не особенно спешили. Но вот они подняли простреленную шинель и убедились в своей оплошности. Меня уже спрятали от вражеских глаз лощина в высокая пшеница. Метрах в 200 от НП, в условленном месте, должен был находиться мой верховой конь. Но его не было. Как потом выяснилось, при отходе товарищи из штаба подумали, что я уже в Киченцах, отправили коновода и лошадей к месту нового КП.

В это время я заметил, что по соседней лощине, которая не простреливалась противником, мчится эмка. Это была машина заместителя начальника политотдела дивизии старшего батальонного комиссара Федора Яковлевича Сурмилова. Он находился в полку майора Керженевского и, пробираясь на КП дивизии, едва не оказался в расположении противника. Его спасло хладнокровие шофера, в прошлом московского таксиста. Этот отчаянный и смелый парень умел выходить целым и невредимым из любой передряги.

- Начштадив, это вы?! - обрадовался Сурмилов. - Садитесь быстрее, а то можем угодить к немцам!

Выбравшись из лощины, машина покатила по проселку. Вскоре мы были на новом КП. Здесь также грохотали разрывы снарядов и мин, посвистывали пули.

Место для КП было выбрано не совсем удачно. Рядом подняла к небу крылья ветряная мельница. Прекрасный ориентир для фашистских артиллеристов! Отругав своих помощников, я приказал перенести КП метров на восемьсот в сторону от мельницы. Связисты через каких-нибудь полчаса установили связь, и штаб опять держал в своих руках нити управления боем.

С переднего края поступали тревожные вести. Погиб противотанковый дивизион капитана Кондитерова. Были выведены из строя все орудия. Большинство артиллеристов погибли, оставшиеся получили ранения. Тяжело ранило самого Кондитерова. Двое бойцов положили потерявшего сознание командира на плащ-палатку и под огнем вынесли в медсанбат. С того дня я потерял из виду этого замечательного командира. Только после войны узнал, что он жив, установил с ним связь, переписывался. Оказывается, Алексей Георгиевич Кондитеров после этого боя долго пролежал в госпитале, затем снова попал на фронт, снова отличился. К концу войны он командовал артиллерией 91-й гвардейской стрелковой дивизии.