Той ночью, после первого боя под Черкассами, мы подготовили контратаку с задачей отбить оставленную нами днем деревню Дахновка. Атака проводилась силами трех батальонов. Главную задачу выполнял батальон капитана Ираклия Георгиевича Чанчавадзе, который должен был ударить по фашистам с тыла. Не случайно наш выбор пал на этого командира и его батальон. Примечательный человек этот Чанчавадзе. Грузин-горец, он был очень красив. Статный, черноволосый, крепкий, каждый мускул в нем буквально играл. Энергия била у капитана через край. Он создан для действия, ни минуты не мог сидеть без дела. Ираклий Георгиевич считался в дивизии лучшим наездником, был чемпионом по стрельбе, фехтованию, вольной борьбе. За все это, а главное, за честность, душевность командиры и красноармейцы искренне любили и уважали своего комбата и даже где-то в душе ему завидовали, готовы были идти за ним, что называется, в огонь и в воду.
Капитан Чанчавадзе справился с порученным ему заданием на все сто процентов. Еще затемно бойцы батальона зашли в тыл врага западнее деревни, а как только начала заниматься утренняя заря, в небо взвились три зеленые ракеты и все три подразделения ударили одновременно. Атака для гитлеровцев была совершенно неожиданной, и они в беспорядке: отошли, оставив много оружия и боеприпасов.
Однако, шок у фашистов продолжался недолго. Вскоре они опомнились и довольно значительными силами навалились на наши батальоны. Бой длился с утра до позднего вечера. Дахновку беспрерывно обстреливала немецкая артиллерия, от прямых попаданий загорелось несколько домов, огонь перекинулся на соседние хаты. Кругом бушевало пламя, гремели взрывы, выли мины и свистели пули. Немецкие атаки шли волнами, одна сменяла другую. Если люди не выдумали ад, то он, по сравнению с тем, что было наяву, выглядел детской забавой.
Ко всему прочему несколько раз Дахновку принималась бомбить фашистская авиация, и земля дрожала от взрывов бомб. Однако ничто не могло сломить сопротивления бойцов трех, не побоюсь этого слова, героических батальонов. Они целый день удерживали деревню, отбили все атаки фашистов.
Хуже шли дела на участке 212-й стрелковой дивизии. Здесь противник довольно основательно потеснил ее части в близко подошел к деревянному мосту через Днепр. Оставила село Русская Поляна, отойдя на три - пять километров, и 116-я стрелковая дивизия. Плацдарм заметно уменьшился, да и трудно было ожидать другого, ведь фашисты создали многократное превосходство в силах. Против нашей ослабленной дивизии они бросили два довольно полнокровных соединения - 57-ю и 94-ю пехотные дивизии; на фронте, обороняемом 212-й дивизией, наступали два соединения вермахта - 125-я и 227-я пехотные дивизии.
Оценивая создавшуюся обстановку, генерал-лейтенант Рябышев попросил у главкома войск Юго-Западного направления Семена Михайловича Буденного разрешения, пока не поздно, отвести войска на восточный берег и оставить Черкассы. Вместе с командармом на КП фронта > выезжал генерал Куликов, и он по возвращении доверительно рассказал мне о состоявшемся разговоре.
Выслушав Рябышева, Семен Михайлович, очень озабоченный, осунувшийся от бессонных ночей, сказал:
- Я вас понимаю, но решает такие вопросы Москва. Сейчас доложу товарищу Сталину.
Правительственный телефон работая четко, и вскоре И. В. Сталин был на проводе. Буденный предельно кратко доложил обстановку под Черкассами, сказал, что часть армии Рябышева находится под угрозой окружения и потому, чтобы спасти ее, следует немедленно переправиться через Днепр. Сталин долго молчал, затем ответил:
- Вы, товарищ Буденный, смотрите на Черкассы со своей точки зрения. Вы забываете, что оставить сейчас Черкассы - это равносильно тому, что открыть немцам ворота в Донбасс. Этого делать ни в коем случае не следует. Укрепим оборону по Днепру, тогда и подумаем о Черкассах. А теперь город надо отстоять. Вы меня поняли?
В кабинете было тихо, и каждое слово Сталина звучало отчетливо. Кончив разговор, главком развел руками - дескать, ничего не поделаешь и поступать следует, как приказал Сталин.
По возвращении в Черкассы генерал Рябышев собрал командиров соединений и отдельных частей. Совещание проходило в нашем штабе. Зал городской почты был довольно просторный, лучшего места для подобных совещаний не было.
На обратном пути от главкома командарм хорошо продумал, как выполнить задачу, поставленную Ставкой, и пришел на совещание уже с готовым решением. Суть решения состояла в том, чтобы предпринимать малыми силами частные контратаки, неглубоко вклиниваться в оборону противника и тем самым сбивать его с толку, не дать ему организовать планомерный штурм наших позиций. Первую контратаку Рябышев назначил на предстоящую ночь, в ноль-ноль часов. От двух дивизий для атаки выделялось по полку, а от третьей, 196-й, - батальон.
Часа за два до атаки наши разведчики привели на КП армии немецкого офицера. "Язык" оказался ценным. В сумке офицера был найден секретный приказ гитлеровского штаба, в котором войскам ставилась задача разгромить черкасскую группировку Красной Армии, форсировать Днепр и развивать наступление на восток. Мы тотчас же направили "языка" в штаб армии. Как вовремя генерал Рябышев спланировал ночные вылазки! Они могут - нет, не могут, а непременно должны! - перепутать карты немцев.
В одиннадцать часов, за час до атаки, проверив по телефону готовность выделенных частей и подразделений, я зашел к командарму. Рябышев, как обычно, был спокоен, и я вновь подумал, что этому человеку не откажешь в выдержке, он умел скрывать свои чувства за внешней невозмутимостью.
Перед командармом лежала раскрытая топографическая карта Черкасс и окрестностей города, на ней четко был обозначен наш передний край: он выглядел подковой, которая упиралась концами в Днепр.
- А, начштаба... - сказал Рябышев, заметив меня. - Что докладывают из дивизий?
- Атака состоится точно в назначенное время.
- Как говорится, утопающий хватается за соломинку. Может быть, атака и будет соломинкой, которая поможет вам выстоять.
Когда стрелки часов на какое-то мгновение застыли на цифре "12", в открытое окно домика возле городской почты, где находился КП командующего, ворвался артиллерийский грохот, перемешанный с трескотней пулеметов и автоматов. Рябышев прислушался на минуту, заметил:
- Люблю, майор, ночной бой. Это у меня еще с гражданской. Ты бы видел, какой страх наводили наши ночные рейды на мамонтовцев или Шкуро. Ворвешься, бывало, с хлопцами в село. Беляки после вечерней попойки еще нежатся в постелях, а мы как снег на голову. Они мечутся, не знают, куда бежать, что делать. Красотища! Пленные нам говорили: "Воюете не по правилам". Смешно - "не по правилам". Какие правила на войне? Кто победил, тот правильно и воюет. Ведь так?
Атака всюду прошла успешно. Командиры дивизий доложили на КП, что атаковавшие подразделения ворвались в первую линию траншей противника и выбили его оттуда. Потери мы понесли минимальные, и объяснялось это прежде всего внезапностью. Немцы не ожидали ночной атаки, и началась паника, когда наши воины ворвались в окопы и стали уничтожать их огнем, штыками, прикладами.
Как начальник штаба 196-й дивизии, я с особым пристрастием следил за развитием атаки в районе Дахновки. Поработали бойцы неплохо. До роты недосчитал противник этой ночью. Достались нам и трофеи: четыре миномета, шесть пулеметов, до полусотни автоматов и карабинов. Были и пленные. По приказанию Рябышева их доставили на КП. Мы накоротке допросили их, но ничего нового не узнали. Насмерть перепуганные, потерявшие от страха человеческий облик, пленные гитлеровцы бормотали что-то бессвязное, говорили, что на войну против русских их насильно погнал Гитлер, что скоро Гитлеру капут. Нас же интересовали планы гитлеровского командования, а об этом они ничего не знали. Пришлось отправить пленных на левый берег, и я заметил, что их лица осветил лучик надежды. "Может, этот русский офицер вовсе не собирается нас расстреливать, а отправит в лагерь для военнопленных. Как бы это было хорошо выжить в такой войне" - вот 6 чем, как мне показалось, думали немецкие солдаты, для которых здесь, под Черкассами, война уже окончилась. ;