Атака врага захлебнулась. Уцелевшие гитлеровцы скрылись в лесу. Но через несколько минут появились снова под прикрытием невесть откуда взявшихся трех танков. Конечно, танков немного. Мы видели и гораздо больше. Немного, но достаточно, чтобы подавить огонь наших пулеметов и открыть путь пехоте. Беспомощность - что могут сделать "максимы" против брони! - вызывает негодование, злость. Но, вероятно, под счастливой звездой мы родились. Внезапно вокруг фашистских машин начали рваться снаряды. Одна из них загорелась. Тотчас же открылся люк - и из него начали выскакивать танкисты. Здесь слово уже за нами. Мгновенно берем их на мушку и уничтожаем.
Потерпев неудачу, фашисты скрываются в лесу и больше атак не предпринимают.
Кто же те волшебники, которые выручили нас в самую критическую минуту? Волшебниками оказались расчеты двух орудий из нашего пушечного полка. Подходя к Зарогу, они заметили атакующие фашистские танки и, не долго думая, дали огонька. Когда я подошел к артиллеристам и стал благодарить командира орудия, сержанта, белесого от дорожной пыли, он улыбнулся и ответил:
- Обычная вещь, товарищ майор, хотя в газетах и называют ее войсковым товариществом. Пусть будет, как в газетах. Я не возражаю. В такой заварухе мы должны держаться друг за дружку и подсоблять.
От этого русского "подсоблять" дохнуло на нас чем-то бесконечно родным. Верный человек, истинный товарищ повстречался нам в приднепровском селе Зарог. Повстречался и сразу потерялся в суматохе отступления. Всего три-четыре минуты мы разговаривали, но и теперь, спустя десятилетия, вижу этого крепыша, его хорошую улыбку, слышу голос сержанта, в котором не было ни нотки уныния и растерянности.
Первый день нашего пребывания в Оржице прошел сравнительно спокойно, если не считать артобстрела и бомбежки. Подразделения дивизии эту паузу использовали для отдыха и подготовки к прорыву. У оперативной группы штаба забот было невпроворот. Тем более что ряды наши поредели. Не вернулись с рекогносцировки мой заместитель майор Михаил Иванович Карташов и начальник четвертого отделения капитан Дмитрий Тихонович Курбатов - "главком штабного делопроизводства", как в шутку называли его товарищи. Особо остро чувствовалось отсутствие капитана Трунова, который был, без преувеличения, нашими глазами и ушами. Известно, как важно по возможности все знать о противнике: его численность, вооружение, расположение, намерения. Без этого нельзя воевать. И если дивизия существовала и действовала, если она крепко насолила фашистам, то, несомненно, в этом в немалой степени "виноваты" капитан Трунов и его разведчики. И вот теперь, когда, словно ночь, нас окружает неясность, когда, как воздух, как солнечный свет, необходимы данные о том, где слаб противник, чтобы вырваться из его капкана, Трунова нет - он не вернулся с задания, скорее всего, попал в безвыходное положение и погиб, хотя слова "безвыходное положение" не вяжутся с этим смелым и необыкновенно находчивым, я бы еще добавил, удачливым человеком. Сколько раз за три месяца боев он со своими разведчиками попадал в такой лабиринт, из которого, кажется, выбраться было невозможно, а Трунов выбирался и добывал такие данные о фашистах, по которым нам в штабе легко было планировать боевые действия. Третий день Трунов не появлялся, и я, зная его, хоть и не терял надежды, все же думал, что случилось непоправимое. Забегая вперед, скажу, что, к счастью, мои предположения не оправдались. Капитан Трунов вернулся,(когда мы уже подошли к линии фронта.
Гитлеровцы, очевидно, понимали, зачем русские стянули в Оржицу остатки нескольких своих дивизий. Несомненно, здесь будет предпринята попытка разорвать кольцо. Потому они решили предупредить нашу атаку и с утра на следующий день ударили сами.
С восходом солнца мы занялись своими делами: Самсоненко пошел к батарейцам, я же связался с командирами полков, выслушал их доклады о готовности к атаке. Подошел связист Василий Батин и доложил мне о ночном происшествии. Бойцы одного из отделений батальона Шадского решили заночевать в уцелевшем сарае на околице Оржицы. Оказалось, что сарай занят. Командир отделения хотел уже уводить людей, как в свете зажженной спички заметил, что в сарае на душистом сене расположились не наши, а фашисты. Их было девять человек. Как видно, они чувствовали себя хозяевами положения и вели себя настолько нагло, что спали, не выставив даже часового. За это и поплатились. Наши бойцы всех их до единого перебили: кто получил пулю, кого прикончили штыком.
- Одного взяли живым. Не хотите допросить?
- Офицер, солдат?
- Рядовой.
- Разведчики допрашивали?
- Пытались, но безуспешно. Молчит, как рыба.
- Ну и шут с ним, пусть молчит. Нам и без него все ясно: придется сегодня штурмовать мост, а уж его-то немцы пристреляли, будьте спокойны.
- Это уж точно, - согласился Батин. В это время резко зазуммерил телефон.
- Вас, товарищ майор.
Я" взял трубку и услышал приглушенный голос Лопатина. Он просил - комкор никогда не приказывал, а всегда просил - прибыть как можно быстрее к нему на командный пункт корпуса.
Послав Батина за Самсоненко, я вышел из блиндажа и направился к машине, у которой уже хлопотал Казаков, как будто чувствовавший, что именно сейчас, а не позже, ему предстоит ехать. До машины, однако, я не дошел. Над головой раздался тягучий свист - и спустя мгновение меня подхватила взрывная волна и бросила на землю: снаряд разорвался в каких-то 50 метрах в стороне. Сообразив, что одним выстрелом дело не ограничится, я поднялся и что есть духу бросился в блиндаж, под его надежную крышу. Следом за мной влетел Самсоненко.
Разрывы стали учащаться и вскоре слышались по всему селу. Стреляла дальнобойная артиллерия. Длилось это не менее получаса. Затем через мост пошли танки, за ними хлынула пехота. Из нашего блиндажа было видно все как на ладони. Хорошо атаковать, когда у тебя есть танки, а у атакуемого их нет.
В бинокль видно, как вражеские машины врываются в наши боевые порядки, утюжат окопы. Но вот перед атакующими танками противника появились бойцы-истребители, и в фашистские машины полетели бутылки с горючей смесью, связки противотанковых гранат. Сталкиваются в бескомпромиссном поединке сталь и человек, сила и мужество, и верх в этом неравном поединке берет советский человек. Из десяти танков четыре загорелись, а остальные повернули к мосту. Немецкая пехота без танкового прикрытия не особенно любит ходить в атаку, поэтому откатывается.
Вздох облегчения вырывается у Самсоненко. Вытирая пот, он устало говорит:
- Кажется, пронесло... - И спрашивает: - Комкор вызывает? Мне принимать вахту?
- Принимайте, Иосиф Иосифович. Быть бы вам общевойсковым командиром, если б не приворожила вас на всю жизнь артиллерия.
Казаков уже завел мотор, и мы сразу же тронулись в путь. Странное дело, только что кругом громыхало, всюду свистели пули и рвались снаряды, а теперь тихо и даже слышно, как бойко чирикают воробьи. Удивительно живучи эти птахи, они освоились с войной и не обращают на нее ни малейшего внимания!
КП Лопатина находился примерно в трех километрах от КП Костенко. Туда мы приехали без происшествий, хотя всю дорогу нас сопровождала "рама" - немецкий разведчик. Была опасность выдать врагу место расположения командного пункта корпуса, и потому я, не доезжая до дома Лопатина, вылез из машины, оставшуюся дорогу прошел пешком. Прибыл на КП весьма вовремя. У Лопатина уже собрались командиры соединений, сосредоточенных в районе Оржицы. Совещание открыл генерал Костенко.
Он говорил предельно кратко и только по существу. Завидное это качество всегда, в любых, даже самых трудных обстоятельствах оставаться самим собой. Именно таким качеством и обладал Федор Яковлевич Костенко.
Вначале командарм обрисовал обстановку. Собственно, все нам было известно, ничего нового он не сказал, но в его устах и известные вещи звучали по-новому, получали другую окраску.