- Товарищ майор, Василий Митрофанович, радость-то какая! Родненький, ведь к своим пришли! Кажется, снова на свет родилась, - весело тараторила она.
В другое время она ни за что бы не позволила такого фамильярного обращения с начальством, но теперь радость была слишком велика! Да и сердца начальства были наполнены чувством восхищения и благодарности к Ане, к ее подругам, в дивизии были десятки женщин, - медсестрам и врачам, писарям и машинисткам. Война - кровавый и невероятно тяжкий труд. Даже нам, мужчинам, людям, которых жизнь мяла и трепала, жилистым, живучим, выносливым, и то порой было невмоготу. А тут нежные девушки и женщины, которых бы лелеять и оберегать от всяких невзгод. Жизнь бросила их в самое пекло. Казалось, не выстоят. Но, наблюдая за женщинами в боевой обстановке, мы убеждались, что мужества, которое считалось привилегией мужчин, у них не меньше, чем у нашего брата.
Война была безжалостна и к женщинам. Погибли многие из них, даже такие, как Вера Керженевская.
А вот Аня Величко выжила в этом аду. Ну как тут не радоваться?!
Запомнился мне в ту минуту и раненый капитан из другого соединения, который в Оржице упросил зачислить его в дивизию. Услышав, что вышли к своим, он свалился и не мог подняться. Около 150 километров прошагал он в общей сложности после ранения, мобилизовав все свои силы, и вот когда цель, к которой он так страстно стремился, достигнута, эти силы, бывшие на пределе, оставили его. Наши бойцы бережно уложили капитана на самодельные носилки и донесли до берега, чтобы переправить через реку. У меня тоже начали отказывать ноги, шел я последние метры с превеликим трудом: ступни и пальцы за время скитаний по тылам врага покрылись гнойными волдырями. Но я, не думая о боли, обнял своего верного боевого друга полковника Самсоненко:
- Кажется, вышли, дорогой Иосиф Иосифович!
- Вышли, Василий Митрофанович!
Через реку Псел был проложен деревянный мост, но настил его был разобран, и, чтобы перебраться на противоположный берег, требовалось уложить доски.
Наш разведчик лейтенант Ватин подошел к берегу и во всю силу легких крикнул:
- Эй, товарищи, там на берегу! Дайте лодку!
Тотчас же из-за бруствера окопчика появилась голова красноармейца в каске.
До этой минуты красноармеец, очевидно, из укрытия наблюдал за нами, видел взрывы нашей радости и понял, что перед ним люди, только что вышедшие из вражеского кольца. Как я заключил, красноармеец не впервые встречал выходящие из окружения подразделения, поэтому не спешил, знал, что и как делать.
Увидя красноармейца, Батин повторил:
- Товарищ, лодку организуй, свои, не видишь, что ли!
- Сейчас будет лодка, - не очень громко ответил красноармеец, но мы услышали его.
Через несколько минут возле окопчика появился командир, должно быть начальник красноармейца. В бинокль я хорошо рассмотрел шпалу в петлицах его гимнастерки. Капитан вместе с двумя красноармейцами подошел к урезу воды, они столкнули с берега лодку, и через минуту она направилась к нашему берегу.
Выйдя из лодки, капитан опытным глазом отыскал среди нас старшего по званию полковника Самсоненко и, подойдя к нему, представился: "Капитан Ермаков! Откуда и кто вы?"
- Полковник Самсоненко, начальник артиллерии 196-й стрелковой дивизии, ответил Иосиф Иосифович и, показывая на меня, добавил: - Вот командир дивизии майор Шатилов, по всем вопросам прошу обращаться к нему.
Я достал из кармана гимнастерки удостоверение личности и протянул его капитану. Заметив на его лице недоумение, доложил:
- Генерал Куликов, командир дивизии, пропал без вести.
Капитан Ермаков внимательно просмотрел удостоверение, просто и приветливо сказал:
- Мы вас ждали! Поздравляю с благополучным выходом из окружения!
Я уже тогда подумал, что о нашем приближении Ермакову известно от генерала Лопатина. И не ошибся. Он вышел из кольца раньше и предупредил, что со дня на день должна пробиться и 196-я.
Мы крепко пожимали руку Ермакову. Бойцы, окружившие нас, ловившие каждое слово беседы, окончательно убедились, что вражеское кольцо прорвано и дивизия соединилась с Красной Армией. Пришел конец скитаниям по вражескому тылу! Не было предела их радости и восторгу.
Они подхватили меня, Качалова, Самсоненко на руки я начали качать. Я летал то вверх, то вниз, и теплая волна благодарности наполняла сердце. Я понимал, что этот жест подчиненных - признательность своим командирам, которые сумели вывести их из вражеского окружения.
Надо, однако, было переправляться на противоположный берег. Уставшие, измученные бойцы - откуда только взялись у них силы?! - проворно и ловко по балкам перебежали на другой берег, организовали живой конвейер, и одна за другой на мост стали ложиться толстые доски настила. Через каких-нибудь полчаса мост был готов для движения, и все мы оказались в объятиях находившихся здесь красноармейцев.
Капитан Ермаков оказался на редкость энергичным. Когда мы, переправившись, сосредоточились в роще неподалеку от реки, там уже дымили две походные полевые кухни - "солдатский ресторан", как назвали их острые на язык фронтовики. При виде походных кухонь мы сразу почувствовали, насколько голодны. Неприхотливо солдатское меню, но, кажется, никто не променял бы ни на какие деликатесы обед, который организовал для нас капитан Ермаков. Обед состоял всего из одного блюда - супа с мясными консервами и макаронами. Лично мне на всю жизнь запомнился его вкус.
После обеда - отдых. Люди, почувствовав себя в безопасности, спали так, как давно не спали. Мы же с Самсоненко, в душе завидуя подчиненным, отправились в село Перевоз, где, как сказал капитан Ермаков, находился штаб кавалерийской части. Командиры штаба этой части выглядели озабоченными, даже встревоженными, и мы поняли, что пришли некстати, что им не до нас. Командир полка, должно быть, волжанин, ибо сильно нажимал на "о", пробовал шутить. Очевидно, он и в круговерти войны не терял врожденное чувство юмора:
- Фашисты, понимаешь, к Пселу прорвались. Так что, братки, тикайте, пока не поздно. Они запросто вам новый котел могут приготовить.
Мы прислушались к совету командира полка и, возвратившись в рощу, тотчас же подняли людей. Снова форсированный марш, благо личному составу к переходам не привыкать. Темп марша был высокий, если учесть, как вымотали нас бесконечные переходы по фашистскому тылу.
Когда наступили сумерки, от реки Псел нас отделяло уже более 20 километров. Передовая была далеко позади, и можно было дать людям вволю выспаться. На нашу беду, деревня, в которой мы остановились, была забита личным составом части, следовавшей к фронту. В каждой хате на полу, в сенях, где возможно, спали красноармейцы, и нам ничего не оставалось, как расположиться на гумнах и в ригах - благо много было соломы! - и бойцы в общем-то неплохо проспали ночь.
К утру за нами пришли автомашины, и мы часа за три добрались до города Ахтырка, где находился штаб Юго-Западного фронта. В штабе нас больше всего поразила спокойная, деловая обстановка. Положение на фронте было тяжелое, даже отчаянное. Но растерянности, подавленности, тем более признаков паники мы не увидели. Все, с кем паи довелось беседовать, были уверены, что немецкое наступление выдохнется, фашистская армия не выполнит стратегических целей, инициатива скоро перейдет к Красной Армии.
В штабе фронта нас внимательно выслушали, подробно расспросили, как выходили из окружения, особый интерес был проявлен к действовавшим в приднепровском тылу партизанам. Такой интерес был понятен и оправдай. Во вражеском кольце находилось еще много частей и соединений. Они пробивались к линии фронта, и руководство делало все для организации четкого взаимодействия этих частей и соединений с партизанскими отрядами. Видимо, не только мы, но и фронтовое командование убедилось на опыте, какую неоценимую помощь могут оказать партизаны окруженным войскам.