Ноги попали в меховые чулки, а затем в пимы – нечто вроде высоких унт. Легкие и теплые.
Теперь через голову натянули малицу – нечто вроде длинной рубахи из шкуры мехом внутрь. К ее руковам прикреплены рукавицы. Есть капюшон мехом внутрь.
И, наконец, длиннополый савик мехом наружу с капюшоном мехом тоже наружу. Это, сказали бы в России, тулуп. Его надевают для поездок или работы в плохую погоду.
Однако, на том одевание не закончилось. Все подпоясалось, закрепилось, завязалось. Затем рукава у кистей рук и штанины в месте соединения с пимами плотно перетянули кожаными шнурками и в этих местах густо посыпали белым порошком. Наверное, дустом.
– Для чего это?
– От нежелательных насекомых.
Теперь можно ехать. Мы расселись на нескольких нартах и отдались на волю оленей. Ненцы длинными шестами – хореем – регулировали направление их бега.
Удивительно однообразный пейзаж.
Не могу себе представить, что десятки лет назад здесь, в белом безмолвии, проходили события, надолго оставшиеся в памяти.
Тут, на побережье Ледовитого океана, был поднят контрреволюционный мятеж – со стрельбой, атаками, победами и поражениями. С оленьими нартами, вооруженными пулеметами, наподобие тачанки.
Беляки носились на этих оленьих тачанках по тундре с девизом: "Нам бы Салехард взять, а Москва сама сдастся!".
Мятеж, само собой, был подавлен.
Не завидуй тому, кто силен и богат,
За рассветом всегда наступает закат.
С этой жизнью короткою, равною вдоху,
Обращайся, как сданной тебе напрокат.
Здесь, в монотонной тундре, я понимал, почему ненцы так некрасочно описывают в своих песнях то, что они видят перед собой. "Вот лежит снег. Он холодный. Всегда холодный. Олени едят мох. Он растет под снегом. Завтра с неба упадет новый снег…"
И так далее, пока нарты не доедут до стойбища, до своего чума.
Наши олени тоже добежали до нужных чумов. Мы приехали.
– А Красный чум здесь есть?
Мои ребята прервали вопрос. Ненец его не понял. Ответили мои сопровождающие.
– Красный чум придумали у вас, в столице. Может быть, журналисты и придумали. Но на кой им Красный чум, если большинство безграмотные? Те, кого возили в школу, забыли, чему учились. Они все время работают. По дому, по хозяйству, со стадом оленей.
Вот посмотри, там около чума старик сидит. Что он делает?
– Палку строгает.
– Нет. Видишь, какая стружка тонкая? Ее повесят на веревку. Мороз эту стружку выморозит и она станет, как шелковая. Это – пеленки. Сколько их надо, пока младенец подрастет? Очень много. Это бесконечный труд. Его не бросишь и не пойдешь в Красный чум. Попку ребенку нечем будет подтереть.
Пока мы разговаривали, из чума вышли хозяева. Они уже знали, что мы приедем.
Встретили меня радушно, как почетного гостя. Когда мои спутники рассказали, что я приехал из Прибалтики, хозяева стали обходиться со мной еще более уважительно – гость, говорили они, приехал из Европы. Засуетились у очага. А я, воспользовавшись паузой, осматривался – понимал, что такая возможность представилась мне один раз в жизни.
Помещение невелико. Горит костер. Дым уходит в потолок – там отверстие. Пол – вечная мерзлота. Устлан он толстым слоем оленьих шкур – одна на другой. Никто эти шкуры не дубил, не сушил – естественные процессы разложения шли своим чередом. На шкурах ползали детишки – ни трусов, ни памперсов тут еще не знали.
Легко представить, чем пахло в чуме и какого труда стоило всем этим дышать.
Вскипел чай. Хозяйка стала накрывать на “стол”. Я с интересом наблюдал за ней, за этим чайным ритуалом, чайной церемонией на самом конце земли.
Как я понял, для гостя из Европы готовился особый прием. Откуда-то из глубины шкур были вытащены парадные для этого чума фаянсовые чашки. Хозяйка взяла в руки одну из них, критически осмотрела. Обнаружила, что она не совсем чистая. Как должное, харкнула, сплюнула в чашку и стала чем-то старательно ее протирать.
К моему горлу подступило что-то нехорошее. Я бросился к выходу, на свежий воздух.
Уже через несколько минут олени мчали нас к поселку, к районному центру.
После возвращения в Тазовское я встретил первого секретаря. Стыдливо опустил глаза.
– Не напрасно мы не советовали вам ехать в стойбище, – сказал он. – Но все-таки что-то увидели?
– Да, конечно. Поездка была полезной.
– Ну, и это хорошо. А теперь вы наш должник.
– Все, чем могу…
– У меня просьба. Сами видите, живем мы в глуши. Варимся в своем котле. У людей потребность узнать что-нибудь новенькое. Мы были бы вам благодарны, если бы вы выступили у нас в Доме культуры.