Но вот закончилась война. Он вернулся в Латвию. Прошёл всякие проверки, фильтры, но доверия не получил. Помытарился, пока не нашел работу преподавателя в профтехучилище. А море тянуло к себе. Обивал всякие пороги, пока чиновники всех уровней не поняли: он свой, нет у него ничего враждебного.
Получил паспорт моряка, пошёл в море. Дослужился до чина старпома большого корабля. Стал плавать на французской линии.
И всё бы хорошо, да потянуло его семью в Израиль. Благо, в то время многие подались за границу.
Отнесли документы куда надо. Из пароходства его немедленно уволили. На работу нигде не принимали. Ходил моряк, которому не страшны были ни штормы, ни ураганы, как потерянный.
Спасибо доброму человеку – научил его переплетать книги и устроил переплетчиком.
Уехал всё-таки моряк в свой Израиль. Дальнейшую его судьбу я не знал, но был уверен, что он снова вывел в море океанский корабль.
Оговорюсь. Когда судно выходит в море, лебедки, которые используют на грузовых операциях, укладывают на палубу, чтобы их не разворошило во время шторма.
Только моряки двух стран – США и Израиля – не опускают лебедок и лихо ходят в любую погоду. Словно парень, надевший для форса кепку набекрень.
Вылечив подбитое крыло коршуна, становишься ответственным за его когти.
Дело было рутинное. Арестовали человека. Завели на него уголовное дело. Открыли следствие. Человек тот был известный хозяйственник. Известный своими делами – бесспорно полезными, но не всегда прозрачными. Для пользы дела он готов был пойти на риск и в этом месте был уязвим. За ним числилось много хорошего, полезного для города и горожан. Но тянулись и претензии ревизоров, которые обвиняли этого человека в слишком дерзких манипуляциях с деньгами, ассигнованными подчиненной ему отрасли. Заметьте, не в воровстве денег, а в слишком смелом обращении с ними.
Таким образом, человек сидел в тюремной камере, следствие двигалось своим чередом, приближался суд. Однако, у коллег, родственников, друзей обвиняемого вызывало сильную тревогу стремление следствия приписать человеку те преступления, которые он не совершал, исказитъ факты – натянуть, как говорится, шкурку на киселе.
Узнал я об этом уголовном деле, заинтересовался. На мою удачу в Риге в те дни находилась адвокатесса – защитница подследственного. Я встретился с ней. Мы оба не пожалели времени, попытались получше разобраться в уголовном деле. После этого я встретился со следователем. Разговор у нас получился долгим, нелегким. Записывался он на мой магнитофон.
В итоге статья была написана. Получилась она достаточно аргументированной, критичной, направленной против прокуратуры, против следователя. Был соблюден и мой личный принцип: при написании критического материала расходовать не всю собранную фактуру. Оставлять ее часть на случай, если последует опровержение и придется выступать в газете по этой теме вторично. Иными словами, за будущее я был спокоен.
Вооруженный до зубов, понес я свой очерк редактору. Волновался, конечно.
Время тогда было неспокойное, на переломе эпох. В Риге проходили митинги, в лифтах Дома печати куда-то ездили люди с автоматами. Я рассказываю об этом, чтобы понятней стало, что происходило позже.
Итак, принес я редактору свой большой по объему очерк. Кстати, редактор был бывшим моим студентом. Он тут же взялся его читать, а я вжался в кресло, ожидая приговора. И не зря. Редактор прочел материал, положил его перед собой, задумался. Потом посмотрел на меня с сожалением и сказал:
– Извини, но печатать это мы не будем.
– Почему? – спросил я. – Достоверность подкреплена документами и магнитофонной записью. Да ты и без того знаешь, как я страхуюсь.
– Дело не в том, – редактор помолчал. – Скажу тебе откровенно: я боюсь. Ты же видишь, какое сейчас время…
Я попытался надавить, но увидел: ничего из этого не выйдет, очерк уйдет в корзину.
Пошел я к себе в кабинет ужасно расстроенный. Беспокоился не за себя, не за свою напрасную работу. Мне стыдно было перед людьми, с которыми я беседовал при подготовке статьи и у которых я пробудил надежды.
Посидел я посидел, и тут неожиданно подумал: надо зайти к Блинову. Если и он откажет – значит, я сделал все от меня зависящее и дальнейшее будет выше моих сил.