Утром узнали, что во время съемок штурма погиб наш коллега – оператор телевидения и еще двое.
Как часто, в жизни ошибаясь, теряем тех, кем дорожим.
Чужим понравиться стараясь, порой от ближнего бежим.
Возносим тех, кто нас не стоит, а самых верных предаем.
Кто нас так любит, обижаем, и сами извинений ждём.
Если судить по этой провокации и действиям руководителей государства, Советской власти приходил конец. Наступала агония.
Куда-то подевались старые партийные бонзы. Первым секретарем ЦК партии избрали моего старого товарища. Того, с кем мы терпели крушение на Чудском озере. Если говорить на современном языке, его избрали кризис менеджером. Москва к тому же включила его в Президентский совет Горбачева.
Но страна была уже в коме. Смена лошадей на переправе могла помочь ей, как мертвому припарки.
Я часто бывал в ЦК в то время. Старался помочь чем мог. Имел редкую возможность наблюдать руководителя республики вблизи. Он был спокоен и деловит. Не знаю, что было у него на душе – не показывал вида.
Глядя на своего руководителя, работники ЦК не впадали в панику. Они ликвидировали, резали на специальных машинках документы, которые не должны были попасть в чужие руки.
В последний раз он собрал всех. Сказал: ситуация такая, что Центральный комитет прекращает работу.
Поблагодарил. Извинился перед теми, кому причинял неприятности.
Сказал, чтобы они порознь пошли по такому-то адресу. Там получат заработную плату плюс деньги на то, чтобы можно было пережить трудное время.
Попрощался.
Все по одиночке, по двое разошлись. Красивое белое здание опустело.
Ушли милиционеры охраны.
Во всём большом доме остался только один человек.
Он.
Военные накануне предлагали вывезти его из республики. Он отказался.
Моряки предлагали подогнать военный корабль и вывезти его через Балтийское море. Он отказался.
Сидел в своем кабинете, как капитан на судне, которое уходило в бездну.
Он знал, что скоро сюда ворвутся националисты. Убьют или растерзают его.
Руководитель республики сидел в своем кабинете. Спокойный, мужественный, волевой человек.
Они ворвались. Схватили и потащили в застенки. На шесть лет.
… Латыши – маленькая нация. К моему глубокому сожалению, у неё нет героев, которым бы поклонялись люди.
Есть былинный, выдуманный герой Лачплесис. В разные исторические моменты были свои герои. Но по конъюнктурным соображениям они отвергались.
Я с брезгливостью помню одного из них – Эдуарда Берзина. Организатора и руководителя ГУЛАГа. Первого руководителя «Дальстроя» – могильщиков миллионов невинных людей.
Сегодня латыши никому не поклоняются. Хотя герои ходят рядом. Прекрасный сын нации, с открытым забралом пошедший навстречу врагу. Готовый умереть за свои убеждения.
Он ходит рядом.
Демократия это воздушный шар, который висит у вас над головой и заставляет глазеть вверх, пока другие люди шарят у вас по карманам.
– Я выключил рубильник!
Это было последнее, что услышали провожающие.
Поезд тронулся. Мы уезжали в неизвестность.
Я не взял с собой ни написанных мною книг, ни газетных вырезок со своими статьями, ни блокнотов с заметками.
Я выключил рубильник. Мне теперь нечем было заявить о себе. Нечем было подтвердить свой уровень профессионализма.
Новая страна. Начинать предстояло с чистого листа.
Несколько лет спустя я возвращался из Москвы в Нью-Йорк. В самолёте было необычно много молодежи. Студенты, кажется, из Краснодара ехали на летние работы в Штаты.
Что-то у меня спросили. Я ответил. Молодежь обрадовалась: отловили американца, который говорит по-русски. Меня облепили девчонки. Начали расспрашивать. Я рассказывал им о том, как живут американцы. Что им нравится, а что нет.
По ходу разговора рассказал в назидание:
– Они очень не любят, когда пытаются пролезть без очереди. Неприлично занимать очередь для кого-то или пропускать знакомого перед собой. По башке, понятно, не надают, но все на тебя будут смотреть враждебно.
Или не терпят стоять в очереди вплотную. Между людьми всегда есть приличный зазор.
Однажды я почувствовал за собой дыхание чуть ли не в ухо и ощутил нечто мягкое, прижавшееся к моей спине. Сказал, не оглядываясь, по-русски: