Здесь, в фавелах, жилье бесплатное – каждый строит себе сам что взбредет в голову. И налоги с местных жителей не берут. Поэтому, сказал Ахила, тут можно встретить довольно состоятельных людей. Они предпочитают жить в трущобах, но экономить на налогах.
Когда мы поднялись высоко в гору, Ахила предложил зайти в какой-нибудь дом и посмотреть, как живут люди. Узкая лестница привела нас на второй этаж хибары, состоящей из тесных комнат-клетушек без окон и дверей – просто с оконными и дверными проемами. Места хватает только на то, чтобы лечь и поспать.
С балкона хибары мы посмотрели вниз, под гору. Перед нами открылся все тот же неповторимый по красоте вид Рио-де-Жанейро, лежащего в горной чаше на берегу голубой лагуны. Но, думаю, для обитателей мира трущоб этот вид не так уж прекрасен.
Случайностей не существует – все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие.
Впрочем, все это произойдет потом, через несколько дней.
А пока мы, предводительствуемые неутомимым Соломоном, едем в еврейский клуб Сан Пауло. Хочу подчеркнуть: в самый большой еврейский клуб в мире. Это не очаг культуры в нашем традиционном смысле слова. Это целый изолированный городок с несколькими зданиями, многими сооружениями, большим набором занятий и развлечений. Здесь несколько студий – имени Анны Франк, Шолома Алейхема, других знаменитых евреев. Есть театры и залы торжеств, помещения для развлечений и настольных игр, пять плавательных бассейнов, теннисные корты, баскетбольные площадки, гимнастически залы и много другого, чего мы уж не успели посмотреть и чем не успели воспользоваться.
…Увы, время, отпущенное человеку, не бесконечно. Мы вернулись в Рио на несколько дней и собрались в обратную дорогу. Когда в аэропорте Рио-де-Жанейро служитель, увидев в моем американском паспорте запись: место рождения Бразилия, потребовал у меня и бразильский паспорт, я понял, что здесь меня окончательно приняли за своего.
И вот крошечный самолетик снова медленно скользит по телеэкрану. Он, как и мы в реальном воздушном корабле, движется на север, в Нью-Йорк. Виртуальный лайнер копирует наш реальный полет. Свет в салоне “Боинга” приглушен. Ночь. Люди спят. Вокруг – тишина, если не считать гула двигателей.
А мне не спится. Похоже, волнения последних дней еще долго не улягутся. Да и кто сумел бы оставаться спокойным, найди он своих родных, свою родину через бесконечные семьдесят лет? Но радость была неоднозначной. Сладость удовлетворения смешивалась с едва уловимой горечью досады.
Возникал какой-то беспокоящий привкус. Так бывает, когда ты понимаешь, что сделал многое из того, что можно было сделать, но сделано тобою все-таки еще не все. Короче, не давала покоя остававшаяся неизвестность: что же все-таки случилось с моим отцом тогда, в начале тридцатых годов, за что нашу семью депортировали из страны, в которой я родился, что стало с братом отца, моим дядей Леоном? Ни он, ни малейшего его следа не найдено до сих пор. Как бы растворился человек во времени и пространстве, не оставив после себя ни единого знака.
Я с горечью осознавал, что найти мне его не удастся никогда. Он исчез из жизни моей мамы сразу после смерти отца – мы не получили от него ни весточки, ни намека за все последующие десятилетия. Как я уже говорил в начале своего рассказа, мы были уверены, что он, как иностранец, погиб где-то в сталинских лагерях и могилу его теперь, конечно, не найти. Стало быть, эта страница жизни наглухо закрыта для меня – лбом стену безвестности прошибить невозможно.
Чтобы дойти до цели, надо прежде всего идти.
Правда, при этом я не могу не сделать существенную оговорку. В Рио-де-Жанейро меня потрясла одна находка. В огромном фотоальбоме Леи я натолкнулся на два снимка Леона.
Нет-нет, это были не фото детских лет – это были снимки… пятидесятых годов. Необычные снимки. Как бы нарочно, на одном он был сфотографирован в фас, на другом – в профиль. Точь в точь, как это делают в полиции или тюрьме. У меня сразу же возникло ощущение, что Леон словно бы намекал этой уловкой на свою судьбу.
Родственники рассказали мне, что он “прорезался” в 50-60-е годы, ничего не сообщив о том, где он был, что с ним происходило все минувшее время. Затем исчез снова, не оставив после себя никаких ледов – ни адреса, ни номера телефона. Исчез навсегда.