На Колыме Леон попал в лагерь, где на прииске открытым способом добывалось золото. Все самое худшее он получил там полной мерой – и трескучие морозы за сорок градусов, и голод, и цынгу, и дырявую робу, в которой впору щеголять в Сочи, а не поблизости от Полярного круга, и разбитую обувь. И это при том, что золота, которое добывали зеки, было так много, что они даже спали на нем.
К счастью, судьба-злодейка время от времени ослабляла свою мертвую хватку. Однажды обрушился на золотом прииске карьер, в котором работали заключенные. Леону каким-то чудом удалось выскочить наружу, спастись от обвала. Когда спасательные работы закончились, выяснилось, что бразилец оказался единственным, кому удалось уцелеть – вся его бригада погибла под пластами земли, перемешанными с золотом. Конечно, остаться живым в гулаговском аду, не такое уж огромное счастье, но все-таки…
В другой раз на несчастного парня бросился человек с топором в руках. Но в самый последний момент он присмотрелся к Леону, выругался: “Уж больно ты тощий!”, махнул рукой и двинулся дальше. Тому, кто следующим встретился человеку с топором, повезло меньше – его убили и съели.
Так тянулись лагерные будни. А когда, наконец, истекли назначенные приговором пять лет и его в 1942 году выпустили на волю – вот тогда-то вчерашний зек узнал, что такое настоящая трагедия и с какой легкостью она может порвать сердце.
Вдумайтесь только: став вопреки всем смертям вольным человеком, бывший заключенный неожиданно обнаружил, что домой, в Москву, он поехать не может – у него просто-напросто не было денег на проездной билет. И в стране, которую он боготворил в своей романтической юности, не существовало ни единой души, которая могла бы помочь ему какими-то жалкими рублями, чтобы вырваться из ада концентрационного лагеря.
А семья? – спросят меня.
Семьи не было. К несчастью Леона, жена Марго после того, как его арестовали, расторгла с ним брак и вернула себе свою девичью фамилию.
Даже не знаю, можно ли осуждать ее за такой поступок, хотя иначе как предательством назвать его невозможно. Тем более, что нечто подобное уже встречалось в моей жизни.
Где-то в сороковых годах арестовали по политическим мотивам отца моего одноклассника и хорошего товарища. В масштабах области, где я тогда жил, он был крупной общественной фигурой. На воле у него осталась жена да двое детей-школьников. И вот вскоре после ареста его супруга сделала публичное заявление: не желаю, дескать оставаться в законном браке с врагом народа, развожусь с ним и возвращаю себе свою девичью фамилию.
Город, где происходила эта драма, был невелик – почти все его жители знали друг друга. После столь драматического заявления матери моего приятеля горожане разделились на две части – одни возненавидели женщину, в глаза называли ее изменницей, трусихой, перестали с ней здороваться. А тут еще примешался и межнациональный конфликт интересов – арестованный был евреем, а его жена русской. Это подлило масла и в без того ярко пылавший огонь. Но и другая часть горожан имела свои доводы. Если бы женщина не отреклась от арестованного мужа, говорили они, она, вероятнее всего, отправилась бы за ним в тюремную камеру, а их детей распихали бы по детдомам. Разве так было бы лучше?
На этом история не кончилась. Через несколько лет, когда глава семьи вернулся на свободу, он был бесконечно благодарен жене за ее мужественное решение, за ее стойкость перед злоязычной толпой. Семья не растаяла в хаосе арестов, тюрем и лагерей. Семья сохранилась, родители стали любить друг друга даже крепче, дети благополучно выросли и, насколько мне известно, стали вполне приличными людьми.
Ну, а что касается нашей истории, то она закончилась не столь благополучно, хотя мой дядя никогда впоследствии не укорял Марго за этот ее шаг.
Получив свободу, Леон узнал, что его семья безвозвратно распалась, а о моем с мамой существовании он ничего не знал уже много лет. Других родственников у него в СССР не было, а за океаном… Не будешь же писать из колымского края в Бразилию – пришлите, мол, немного денег на проезд из концентрационного лагеря в Москву. Особенно не будешь писать, если ты – только что получивший вольную политический заключенный, враг народа. Да и полетит ли такое письмо дальше Магадана? Да и останется ли его автор после этого на свободе?