Однажды наша спокойная жизнь была нарушена. На проходной сообщили, что отныне по распоряжению директора всех выходящих будут обыскивать.
Почему? Книги воруют…
Меня это возмутило. Ни в какой типографии людей не обыскивают. Ну, если и взял книгу, то это святая традиция полиграфистов.
Пошел сам через проходную. Попросили распахнуть одежду.
Со злости я пришил к куртке на спине карман, взял в переплетном цехе самую новую книгу, упаковал ее на спине и пошел на выход.
В проходной попросили распахнуть одежду. Я подчинился. Вахтер махнул рукой: проходи, мол.
Я вышел и двинулся к парадному входу. В кабинет директора. Там снял куртку, на его глазах вынул из ее заднего кармана новенькую книгу.
– Сотни людей оскорблены вашим недоверием. Любителей чтения в нашем коллективе не много, а под недоверие поставлены все.
– Отрицать не будешь, что воруют?
– Буду. Берут те, кто любят книгу. А остальные при чем?
– А как иначе?
– Себестоимость одной книги – копейки. Оплатите из директорского фонда полсотни книг в каждом тираже, и пусть себе берут. Зато все остальные перестанут вас ненавидеть и зауважают, как всегда.
Приказ об обысках был отменен в тот же день.
Девочки отколупывали от гитары крупинки золота. Я спросил:
– Так теперь и обедать не будем? Вы уже вон какие богачки.
– Нет, будем! Если хочешь, можешь себе забрать это золото. Обойдемся…
Конфликт был исчерпан.
Красивым быть – не значит им родиться,
Ведь красоте мы можем научиться.
Когда красив душою Человек —
Какая внешность может с ней сравниться?
В конце смены я подошел к ребятам.
– Давайте найдем уголок – нам надо поговорить.
Мы отыскали пустующее помещение – там никто не мешал.
– С понедельника, – сказал я, – заканчивается ваша школа. Поздравляю! Теперь вы станете профессиональными линотипистами. Один из вас будет работать на моей машине, набирать газету. Если захотите, я поговорю с начальством, чтобы обоих назначили на нее посменно.
У нас теперь последнее занятие. Мы много говорили о технике. Сегодня я хочу побеседовать о другом.
Я читал, что в прежние времена линотиписты считались элитой рабочего класса. Его верхушкой, рабочей интеллигенцией. Они одевались, как буржуа, жили в хороших районах. Словом, были уважаемыми людьми.
Сейчас классов нет. Но хороший линотипист попрежнему остается в почете.
К чему я это говорю. Теперь ваша судьба зависит от вас. Будете хорошо работать, будет у вас и заработок, и премии, и портреты на доске почета. Не будете зазнаваться, не будете отказываться от любой работы, вас зауважают. А это очень много.
Я вынул из кармана одну вещицу.
– Хочу отдать вам свое секретное оружие. Эта штука надевается на шкив мотора, а затем на нее приводной ремень линотипа. Машина пойдет быстрее и станет давать не семь, а усредненно семь с половиной строк в минуту. В итоге вы набираете быстрее других и зарабатываете больше.
Эту штуку я придумал сам. Сегодня она вам еще не нужна. Но скоро линотип не будет успевать за вами. И тогда вы вспомните меня, найдете эту муфту и станете героями.
Недавно я ездил в лагерь военнопленных. В нем сидели немцы и японцы. Немцы – все специалисты в своем деле. Японцы – прислуга.
Нам очень нужен был хороший электрик. Прислали двоих. Как мы потом убедились, они были профессионалами очень высокого уровня.
Я наблюдал, с каким уважением к ним относились заключенные – немцы и японцы. Уважительно здоровались. Встречные останавливались и почтительно пропускали.
И ведь они были не штандартенфюреры, не обергруппенфюреры, они вообще не были ни офицерами, ни ефрейторами. Простыми солдатами. Но у них были золотые руки и золотые головы.
– Вам не надоела моя нотация?
– Нет, спасибо!
– Тогда у меня личная просьба. Через несколько дней я уеду домой. Навсегда. Уверен, у меня больше никогда не будет таких знакомых, друзей, как вы. Хороших наборщиков и таких же хороших карманных воров.
Знаете, мне бы очень хотелось посмотреть, как вы это делаете, как чистите карманы…
– Хорошо, покажем. Когда? Сейчас?
– Можно и сейчас.
– Тогда пошли.
Мы отправились в ближайший магазин. У прилавка толпилась очередь.
– Постой в сторонке и посматривай на нас, – сказали мне.
Ребята подошли к прилавку, встали на цыпочки посмотреть, что дают. Спросили что-то у женщин и один за другим отошли. Я напряженно следил за их руками, но ничего, что могло вызвать подозрение, не увидел.
Мазурики подошли ко мне:
– Пойдем на улицу.