– Проверь!
Я начал читать, а там тьма ошибок. Стал исправлять. Когда дело дошло до конца, она повернулась и испуганно прошептала:
– Ты что наделал?
Я посмотрел на ее работу и понял, отчего паника: она писала фиолетовыми чернилами, я правил черными. У меня волосы встали дыбом – как быть?
Девица не растерялась. Схватила мой листок, заполнила свою фамилию и отдала ассистенту.
Я вздохнул облегченно – пронесло…
Через несколько дней к нам в аудиторию пришел профессор.
– Своими работами интересуетесь? На этот раз намного лучше написали. Но я пришел не из-за того. В вашей группе совершено тяжелое преступление. Оно и заставило меня придти к вам сегодня.
Когда вы писали последний раз диктант, один ваш товарищ выполнил контрольную работу за другого студента. То-есть, совершил наглый обман. Это недостойно советского студента. Я собираюсь идти к декану и требовать, чтобы его немедленно отчислили из института.
Я скоро вернусь, а вы обсудите, какую оценку собираетесь дать этому недостойному поступку.
Профессор ушел. У меня дрожали поджилки. Однокурсники сидели, стыдливо опустив глаза.
– Что делать будем? – подал кто-то голос.
Мне еще не пришлось рассказать, что в нашей группе студенты были, в основном, взрослые, пожившие на свете люди. Те самые солдаты войны, которым в свое время не удалось получить образование. Один из них – он работал секретарем райкома парии – сказал:
– Надо провести собрание. Позвать на него профессора. И устроить Илье такую трепку, какой профессор в жизни не видел.
Тебе, Илья, надо будет выступить. Со слезой, но правду. А тут ничего и придумывать не надо. Ты трудно шел к образованию. Мальчиком во время войны попросился в цех. Образование было пять классов. С тех пор работал и учился. Медаль за войну имеешь. Никого не обманывал, законы не нарушал. Сейчас помог товарищу. Без злого умысла. И жми, жми слезу.
Ребята, нам нужно дружно выступить. Топтать его ногами, рвать на куски. Говорить о советской морали. Но главное – он дитя войны. Не по-советски ломать ему жизнь из-за одного, даже серьезного проступка. Надо учесть, что он не маменькин сынок. Он рабочий человек. И пришел в институт прямо из-за станка.
Вернулся профессор. Ему рассказали, что состоялся серьезный разговор. Но приняли решение провести собрание, чтобы каждый студент курса знал о неблаговидном проступке, который был совершен во время контрольного диктанта. Студенты просят присутствовать на собрании профессора.
Он серьезно отнесся к приглашению и сказал, что обращаться к декану факультета пока преждевременно. Об этом надо будет подумать после общего обсуждения.
Собрание прошло по “сценарию”. Я не пожалел эмоций, но, любопытно, ни одно произнесенное мною слово не было неправдой. Однокурсники тоже не были флегматиками – они просто испепеляли меня.
Профессор сидел расстроенный. Наконец, сказал:
– Надо прекращать обсуждение. Я думаю, студент понял всю тяжесть своей вины. Это будет для него самым большим наказанием.
У меня есть замечание для всех студентов. Когда вы хотите присвоить чужую работу, посмотрите, какими чернилами она написана. В нашем случае диктант был написан черными чернилами, а фамилия автора – фиолетовыми и совсем другим почерком. Кстати, если бы он так не опростоволосился, был бы в выигрыше: в присвоенном диктанте я не нашел ни одной ошибки.
…Через несколько дней был экзамен по русскому языку. На вопросы билета я ответил без проблем. Профессор задал мне дополнительный вопрос, потом еще один, еще…
Видимо, истощившись, он взял зачетку и расписался. Посмотрел на меня и спросил:
– Правильно?
Я раскрыл зачетку. Там стоял трояк.
– Правильно, профессор, большое спасибо!
С того дня, на каких бы экзаменах судьба не сталкивала меня с профессором, я неизменно получал свою тройку.
Лишь один раз он изменил себе – на государственных экзаменах.
В горячем споре равных жалко
и дурака, и мудреца,
поскольку истина, как палка, —
всегда имеет два конца.
Однажды ко мне в цехе подошел наш бывший директор. Теперь он работал начальником управления издательств и полиграфии Латвии. По сути – министр печати.
Сказал, что специально ко мне приехал. Я был польщен – впевые в жизни принимал на службе министра.
– Что-то случилось?
– И представить себе не можешь, что… Сегодня ты один в состоянии мне помочь. Пойми, я пришел с личной просьбой. Не с приказом, не с распоряжением… Как человек к человеку.