– И правда, – спросил я, – Что теперь будет? Девочка-то одна осталась.
– Не беспокойся. Самое главное дело сделал ты. Теперь мы мобилизовали несколько человек в ремесленном училище полиграфистов и они на тех двух линотипах работают круглые сутки.
Да, кстати, главный инженер, которую я присылал в Лиепаю, просила отдать тебя в ее типографию начальником цеха. Я сказал, что такие ребята нам самим нужны. Правильно?
О нас думают плохо те, кто хуже нас.
А те, кто лучше нас… Им просто не до нас.
Я был в неплохих отношениях с одной нашей работницей. Она, инженер, руководила цинкографией. Это такой участок, где изображение с фотографии переводилось на цинковую пластинку. А с цинка уже печаталась в газете, книге, журнале.
Однажды я спросил:
– Почему вы не вступаете в партию?
– Для чего?
– Ну, вы знаете, без партбилета карьеру сделать невозможно. Вы первоклассный специалист, умны, доброжелательны. Могли бы уже работать главным инженером или директором типографии. И это не конец.
– Нет, Илья, все, что вы говорите, – не для меня.
– Что не для вас? Карьерный рост?
– В том числе и карьерный рост.
Я поднажал и услышал такую историю.
Отец моей коллеги в тридцатых годах работал секретарем обкома партии в Сибири. Очень крупная фигура. В годы большого террора его арестовали. Затем расстреляли. Девочку исключили из пионеров. Не приняли в комсомол. Она с огромным трудом попала в институт – не секретный, в полиграфический. Забилась, как мышка в норке, нигде не показывалась, ни в чем не участвовала.
– На меня словно порчу напустили. А вы говорите – в партию вступать. И на порог не пустят.
– Да при чем вы? Дочь за отца не отвечает…
– Так говорят для словоблудия. А пожили бы с мое…
– Все равно. С вас спрашивать нечего. Давайте попробуем. Вы могли бы у кого-то из знакомых попросить рекомендацию в партию?
– Да.
– А я дам свою. Этого достаточно. Тем более, что характеристики вам напишут самые лучшие. Вы их заслужили.
– Илья, вам нельзя этого делать. Вас будут преследовать…
– За что? Да и терять мне нечего. Я человек рабочий – что с меня возьмешь?
Быстро ли, медленно ли я ее уговорил. Написал рекомендацию, она все бумаги передала парторгу. Тот вызвал меня:
– Что ты делаешь? Как ты можешь рекомендовать в партию дочь врага народа? Хочешь, чтобы мне в райкоме по шапке надавали?
– История с ее отцом пятнадцатилетней давности. Лично ей никаких обвинений не предъявляли. Сегодня она отличный работник, лучше другого коммуниста. Хороший товарищ. Коллектив ее уважает. И в каком партийном документе написано, что такому человеку нельзя давать рекомендацию в партию?
– Ладно, посмотрим, что на партийном собрании скажут.
На собрании, вопреки мнению парторга, за нее проголосовало большинство.
Недели через две-три она прибежала ко мне в цех, поцеловала и закричала:
– Илюша, они меня приняли! На бюро райкома!
…Вскоре моя симпатичная коллега уехала из Риги. Ее пригласили в другой город на огромный полиграфический комбинат.
Через несколько лет я попросил своего знакомого – он вращался в полиграфических кругах – узнать, работает ли она на том комбинате. И выяснилось, что да, попрежнему там. Только работает не в цинкографии.
Она – секретарь парткома комбината.
Из горя, как из болота, —
Рвитесь всегда вперед!
Не ждите, чтоб вынес кто-то.
Болото всегда болото —
Задержитесь – засосет.
Мы с женой зашли в гости к знакомым ее родителей. Хозяин не был здоровяком. Так, мужчина среднего роста и такого же среднего телосложения. А вот супруга его была женщиной не слабой. Как говорится, все при ней.
Судя по всему, они собирались уходить. Может быть, в гости или на какое-то торжество. На нем был надет новый костюм. В нем человек совсем преобразился: стал как бы крупнее, с лихим разворотом плеч, с могучим торсом.
– Новый костюм купили? – с одобрением в голосе спросил я.
– Нет, сшили.
– Замечательный портной. Вы в нем как-будто заново родились. Грудь как у Геркулеса! – Я дотронулся до его бюста и тот слегка подался под моей рукой.
– Муляж?
Супруги потупились. А когда смущение прошло, рассказали довольно забавную историю.
Хозяйка, как и моя теща, активно участвовала в революционном движении в буржуазной Латвии. Обе сидели в тюрьме. Теща всю жизнь, когда слышала по радио звуки “Интернационала”, вставала и оставалась в почтительной позе до тех пор, пока мелодия не замолкала.