Когда освободили Ригу от гитлеровцев, все вернулись домой из эвакуации. Новая власть рассаживала на ключевые позиции своих людей. Тещу отправили в организацию Главлит. На общепринятом языке – работать в цензуру. Ее приятельницу – в тюрьму. Не надзирателем, конечно. Она все-таки относилась к плеяде старых большевиков.
И теперь она рассказывает о костюме для мужа.
– Время тяжелое. Одежду не купишь. А в тюрьме персоналу нужна форма. Без нее порядка не добьешься. Мы задумали решить проблему своими силами.
Среди заключенных нашелся очень хороший портной, Мы подобрали ему подмастерьев и довольно скоро весь наш персонал щеголял в хорошо сшитой форменной одежде.
Время было трудным и для нас, работников тюрьмы. Приняли решение – в порядке исключения шить одежду и нуждающимся сотрудникам.
Мне сделали еще большее исключение: позволили вместо меня сшить костюм мужу. Я оформила все резолюции, но встал вопрос: с заказчика нужно снять мерку. Но как это сделать? В тюрьму постороннему человеку вход запрещен. Даже в виде исключения. Оставалось только одно – снять мерку с меня. Сняли. Что получилось – перед вами.
А ничего и не случилось. Костюм со временем “притерся”. Правда, могучий торс остался, округлые линии никуда не делись. Но к этому привыкли и владелец, и окружающие.
Наш знакомый не один год щеголял в костюме, сшитом лучшим портным рижской тюрьмы.
Под опекой Посейдона
Редактор сказал:
– Ваше первое задание – оно же экзамен. По нему и решим судьбу. Поедете на судоремонтный завод. Найдете такой-то пароход. Напишете, почему его медленно ремонтируют.
Поехал. На заводе сказали, что судно находится в доке. Пришлось вызнавать, что такое док, а потом петлять в его поисках. В итоге нашел. А в нем – пароход.
Что дальше делать?
Попробовал поинтересоваться у одного – другого, почему медленно идет ремонт. Понял: никто мне этого не скажет. О премиях скажет, о Доске почета тоже скажет, а о нарушениях графика – ни в жисть.
Полез на пароход. Работа не кипит. Поспрашивал рабочих, мастеров. Но уже не в лоб, а в деталях. Появилась какая-то ясность.
Дома, за письменным столом, мне помогли кое-какие знания техники. С горем пополам написал корреспонденцию. Вроде бы все понятно, но мне не нравилось. Казалось, так написать мог любой инженер. Но не журналист. Газете нужен не технический отчет, а что-то такое, что можно было бы себе представить. Но где его взять, это что-то такое?
Долго ломал голову. В нее лезли только графики и детали парохода, которые не привезли поставщики.
И надо же! Именно в этот момент перед моими глазами встал огромный пустой трюм корабля. И на дне его колыхалась молодая трава.
Я с отчаяния взял и написал:
“Если бы поблизости находилась молочная ферма, сюда можно было бы пригонять коров на выпас. Корма есть.”
Принес свой первый материал редактору. С абсолютной уверенностью, что сегодня меня из редакции выпрут. Зашел в кабинет, положил свой опус на стол и – бочком за дверь, с глаз долой.
– Нат, Илья, так дело не пойдет, – сказал мне вслед редактор. – Ты автор. Сиди и красней.
Сам принялся читать. Взял ручку, зачеркнул мой сопливый заголовок и написал:
“В трюме уже выросла трава, а конца ремонта не видно.”
– Молодец! Справился. Теперь ты корреспондент нашей газеты.
С этого момента я стал профессиональным журналистом.
Меня поражало, каким чутьем руководствовались мои начальники, когда решали кадровые вопросы. Нас, сразу троих неоперившихся журналистов, приняли в только что открывшуюся газету без долгих разговоров. Все мы были практически с одинаковым образованием и без опыта.
Понятно, что начальство брало нас на работу, как кота в мешке. И вот что из этого получилось.
Я оттрубил в журналистике полвека. И вроде бы не напрасно. Одного из нашей троицы забрала себе “Правда”. Он работал собственным корреспондентом в нашей республике. Еще один спустя время ушел на всесоюзное радио – вещание на заграницу. Стал известным журналистом.
Думаю, и до сих пор где-то по морям и океанам плавает судно, названное его именем.
К несчастью, во время военных действий он поехал в командировку в Афганистан. Отравился чем-то там. Вылечить его не смогли. Умер молодым человеком.
Я задаюсь вопросом: как нужно знать человеческую природу, чтобы из многих претендентов так точно отобрать людей, пригодных для журналистики.
Пардон, на работу в редакцию приняли еще одного человека – фотокорреспондента. Тут и гадать не следовало о его пригодности – он был глубоко предан своему фотографическому ремеслу.