Он, действительно, воевал. Был ранен – отстал от части. Прижился в каком-то селе. Когда залечил раны, пошел к полицаям на работу проситься. Его приняли. Он быстро отличился – был храбр, жесток, общителен. Вскоре назначили уже командиром карательного подразделения. Настолько важного, что ему была придана немецкая механизированная часть. Стал заметным человеком. Ценным работником. По этой причине его отправили на учебу в Берлин. В высшую полицейскую школу.
Назад он уже не вернулся. На восточном фронте к тому времени произошли перемены. Немцы откатывались назад. Начальство решило странно распорядиться его судьбой. Распорядилось не по чину – направило в концентрационный лагерь. Не начальником – заключенным.
Цели были две. Вербовать пополнение в армию Власова. А если Германия потерпит поражение, сохранить его, как ценного работника. Такой была вторая цель. Для освободителей он будет жертвой фашизма, заключенным.
В лагере его не бросили просто так, на нары. Пристроили в блок питания, на хлеборезку. Дали ему в руки мощное оружие. Кусок хлеба в тех условиях ломал чью хочешь психику. Этим хлебом он и вербовал добровольцев. Вконец изголодавшиеся, опустившиеся люди были за него готовы на все.
Именно ту зловещую краюху я и вспомнил, когда рассказывал о своей тоске по горбушке. Не по арестантской, конечно, по ароматной современной. У нас оказались разные судьбы, разная тоска и разный хлеб.
Дальше фашизм был разбит. Концлагерь осободили американцы. Узников передали советской комендатуре. Потом пошли фильтры, карантины и – свобода. Как следствие – работа в порту, быстрый рост по служебной лестнице, активность в партийной организации. Как предполагала группа, арестовавшая его, к американцам попали списки немецкой агентуры и те направили его в порт, на консервацию. До поры, до времени.
Документы с обоснованием ареста читали долго. Основные обвинения относились ко времени, когда он служил в полиции на Украине. Следствие шло долго. Были найдены свидетели преступлений этого человека. Его подчиненные, да и он сам, отличались особой жестокостью – расстреливали, казнили многих людей. Мирных жителей. Несколько очевидцев показало, что он лично убивал евреев. Одного младенца ударил насмерть о косяк двери на глазах родителей.
Где-то на Украине позже прошел судебный процесс. Я пытался на него попасть. Не удалось. В те времена журналистская любознательность не поощрялась.
В мире, полном ненависти, надо уметь надеяться.
В мире, полном зла, нужно уметь прощать.
В мире, полном отчаяния, нужно уметь мечтать.
В мире, полном сомнений, нужно уметь верить.
Ситуация в редакции вошла в нормальное русло. Каждый из солдат получил свой окоп. Точнее, свою сферу деятельности. Из уважения к основной нашей социальной группе – морякам – создали специальный отдел флота. Я был рад, когда руководить им назначили меня.
Появились новые темы, проблемы. Я знакомился с людьми мужественной профессии, по натуре своей романтиками. С капитанами кораблей, штурманами, механиками, матросами, лоцманами.
Однажды получил я радиограмму с одного из наших танкеров. От капитана. Мы с ним недавно познакомились и сходу расположились друг к другу симпатией.
В радиограмме сообщалось:
“Полагаю прибыть в порт такой-то такого-то числа. Жду с чистой тарой типа канистра”.
Я был озадачен. Как это следует понимать? Если розыгрыш, то какова его цель? Станет ли уважаемый капитан крупного судна вступать в сомнительные игры с прессой? Но если депеша серьезная, то зачем моему новому приятелю чистая канистра? Неужели боцман не принесет?
Проблема решилась просто – у меня не было чистой канистры и достать ее за несколько часов было невозможно. Жена Бира нашла крупные стеклянные банки и дала мне их с собой в дорогу.
Приехал я в указанный в депеше город. Прохожу к проходной порта. Вижу: на лавочке сидит женщина в шинели.
“Охранница”, – определил я. – Полез за документами. Но вижу – женщина обняла винтовку и спит богатырским сном.
Не стал будить. Пошел через проходную искать свой теплоход.
После первых же шагов удивился: в порту непривычная тишина. Не кружатся стрелы кранов, не снуют автопогрузчики, даже люди не ходят по причалам.
Поднялся по трапу на борт. Тут все, как обычно. Есть вахтенный у трапа. Капитан в своей каюте. К нему, кстати, приехала жена.
Я отдал свои банки, спросил, что происходит в порту.
Он рассказал. Его судно вернулось из рейса. Оно перевозило спирт. Не технический – пищевой. Неимоверное количество спирта. К родным берегам пришли порожняком, или, как говорят моряки, в балласте.