В то время по выходным дням молодежная газета выходила в малом формате – как районная. Вместо четырех страниц получалось восемь.
Я отобрал стихи на маленькую полосу. Включил в них и то, что было опубликовано в "Комсомольской правде". Написал вводку, из которой ничего нельзя было понять, придумал псевдоним.
В то время я работал ответственным секретарем редакции. Поэтому сам отправлял стихи в набор и больше никто, кроме корректоров, не имел с ними дело.
Трудности начались в понедельник. В редакции нашлись ценители поэзии. Они говорили, что подборка стихов слабовата, хотелось бы знать, откуда она взялась. Меня спрашивали напрямую: кто автор? Я рассказывал: пришел в редакцию человек как и многие приходят. Предложил подборку стихов. Она была слабовата, но вполне пригодна для печати. Вот и вся история.
– Но кто автор? – не унималась публика.
Я пожимал плечами. Этот человек сдавал подборку редактору.
Зашел ко мне и один поэт. Его стихи мы печатали время от времени.
– Почему вы опубликовали эту подборку? – чуть ли не прокричал он.
– Посчитали возможным…
– Вот ты, даже не член Союза писателей, а решаешь вопросы поэзии.
– Я член Союза журналистов и работаю в газете. Решаю вопросы поэзии в рамках периодической печати. Вы член Союза писателей и заглядываете мне в глаза, чтобы я напечатал ваши стихи, а не другого автора. Как это понимать?
– Я буду жаловаться редактору.
– На что?
– Найду, на что…
Но самое главное началось на редакционной летучке – совещании, на котором дается оценка газетным материалам за неделю. Критик всласть отоспался на подборке стихов. Досталось поэту и не меньше тумаков получил я.
Мне оставалось только старательно записывать все, что говорилось о поэзии моего приятеля.
Позвонил ему после летучки.
– Все закончилось.
– Ну, и как?
– Я бы не хотел, чтобы ты при этом присутствовал.
– Хорошо. Приходи к нам домой после работы. Там и поговорим.
…Собрались за столом. Поужинали.
– Ну, а теперь рассказывай, – предложил поэт.
– Ты будешь сам разбираться в моих каракулях или почитать вслух? – поинтересовался я.
– Читай сам…
Я добросовестно прочел стенограмму. Приятель – человек волевой. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он ни разу не покраснел. Стойко перенес всю брань, которую посылали по его адресу мои коллеги.
Мы дружили с ним несколько десятков лет. За все время после газетной истории он не написал ни одного стихотворения.
Не тот богатырь, кто побеждает другого, а тот, кто в тяжелой внутренней борьбе в состоянии победить самого себя.
Защита диплома подходила к концу. Уже было понятно: гарантирована отличная оценка.
Председатель комиссии для проформы обратился к оппоненту:
– У вас вопросы есть?
– Да, есть, – неожиданно ответил тот и обратился к дипломнику:
– Объясните, пожалуйста…
Студент объяснил.
Снова последовал вопрос.
Студент ответил и на него.
Еще один вопрос. Еще и еще…
По мере того, как дипломник отвечал на вопросы оппонента, в аудитории нарастал ропот. Ребята, пришедшие на защиту, негодавали: их товарища явно валят. Одни смотрели на оппонента, как на злейшего врага, другие – с недоумением.
Открою карты: оппонентом был я.
Негодование учеников адресовалось мне. Потому что прежде я не слыл злодеем. За все годы преподавания в университете ни разу не поставил неудовлетворительную оценку.
Нередко я принимал экзамены или зачеты не в университете, а в редакции – в дни моих дежурств по номеру. Студенты занимали кабинет нашего отдела, я раздавал им экзаменационные билеты, а сам отправлялся читать готовые полосы.
Конечно, мне было ясно, что студенты без стеснения пользуются во время моего отсутствия свободой. Это был их бонус.
Покончив с неотложными делами, я приходил в свой кабинет, приглашал добровольца. Студент начинал отвечать и мне становилось ясно, нахватался ли он знаний за последний час или собирал их по крохам. В каждом случае следовала своя отметка, но никогда неудовлетворительная.
Я был убежден: ни красный, ни серобуромалиновый диплом не отражает творческий потенциал журналиста. Каждый день мы садимся перед чистым листом бумаги и держим истинный экзамен на профессиональное владение пером. Написал хорошую байку – ты молодец. Прошамкал что-то непотребное – храни свои выдающиеся оценки для воспоминаний в старости.
Студенты знали мою позицию и потому возмущались, что я веду себя не по своим правилам.
Но открою секрет – не знали они, что тут был подвох.