Выбрать главу

Если будете хорошо себя вести, расскажу, как все прошло.

Дружески (с вашего позволения),

Аделина

2 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Начну с чисто технических деталей. Умолчания в ваших письмах (я имею в виду многоточия) выписывают поразительные зигзаги. Не могу сказать, чтобы это сильно меня смущало, но я не понимаю, что за ними кроется. К счастью, вы ими не злоупотребляете. Лично я их терпеть не могу. Хотите пари? Попробуйте отыскать в моих книгах хотя бы полтора десятка многоточий — уверен, у вас ничего не выйдет. Писатели, обильно уснащающие свои тексты многоточиями, напоминают мне истеричных типов, которые делают вид, что рвутся в драку: держите меня семеро, не то я сейчас всех тут порву! На самом деле они нисколько не расположены драться — так, только щеки надувают. Вот и с многоточиями в тексте то же самое. Эх, если бы я захотел, намекает любитель многоточий, вы бы рот разинули от красоты моих описаний, от живости моих диалогов и от блеска моего анализа. Мне ничего не стоит облечь все это в слова, но я себя сдерживаю. Пока! Меня так и подмывает шепнуть такому виртуозу пера на ушко: давай, старина, покажи, на что ты способен, сними намордник и дай своему таланту развернуться во всю мощь. Пусть он поразит нас как громом! Мир литературы замрет в ошеломлении, это я тебе гарантирую.

Ладно, что там за визит в гости? Хорошо провели время, несмотря на простуду? Кстати, она прошла? Не сомневаюсь, что да, — благодаря вашим целебным настоям. А вы не пробовали натирать грудь и спину экстрактом лаванды? Насчет лечебного эффекта не уверен, зато хорошо пахнет.

Ваша история меня растрогала. Отношения девочек со своими отцами… (Кажется, я поставил многоточие! Стыд мне и позор, но согласитесь, где еще можно поставить многоточие, если не после фразы: «Отношения девочек со своими отцами»? Да нигде! Надо дать всем писателям совет: никогда не используйте многоточие; единственное исключение из правила — это фраза: «Отношения девочек со своими отцами…»)

Первым делом я задумался: а чем, собственно говоря, этот человек предал вашу любовь? Тот факт, что он влюбился в Эстебана, нисколько не мешал ему любить свою дочь, то есть вас. Вы же сами признались: до тринадцати лет вы его обожали, и наверняка — он вас тоже. Разве он не имел права отдаться своей страсти? Неужели вы предпочли бы, чтобы он хранил верность нелюбимой, несчастной, угасшей женщине? Но затем вы написали: он ушел от нас, и больше мы с ним не виделись. Вот тут всякая аргументация теряет силу, и остается только боль. Плюс чипсы и печенье (которыми, если я правильно понял, вы начали обжираться задолго до этой драмы. Какой я все-таки негодяй! Вместо сочувствия — изучение хронологии событий. Простите). Ни в коем случае не выбрасывайте «Зиппо»! Не исключено, что настанет день, когда вы все простите своему недостойному отцу, и обладание этой «Зиппо» наполнит вас счастьем.

Вы верите в призраков? Я — нет. А должен бы, потому что один раз видел призрак. Сейчас поведаю, как это произошло. Тем более что вы рассказали мне о своем отце, а я видел призрак своего отца.

Мой отец умер в 1987 году от инфаркта. Как говорится, легкая смерть. Раз — и все. Никаких больниц, никаких временных улучшений и последующих ухудшений, никаких белых халатов, никаких операций под общим наркозом, никаких пробуждений, когда вы сжимаете худую бледную руку: операция прошла успешно, папа, все будет хорошо. Ничего подобного. Мой отец тихо осел на тротуар, ткнувшись носом в витрину обувного магазина. Это было зимним днем 1987 года в Дьёлефи (департамент Дром). Он упал на колени. Очки слетели у него с носа. Мать — она была рядом — первым делом бросилась подбирать очки, чисто рефлекторно, за что потом корила себя всю оставшуюся жизнь: «Я нагнулась не к нему, а за очками! Господи, вот идиотка! Какая же я идиотка!» Ей сотню раз объяснили, что это была нормальная реакция. Что она наверняка мгновенно осознала, насколько все серьезно, и у нее в мозгу включился защитный механизм — так человек теряет сознание от сильной боли. Мозг говорил ей: ничего страшного, просто очки упали, — вот она и подняла очки. Мама, это нормальная реакция организма! Ну да, понятно, но все же какая идиотка! Отцу было 75 лет, мне — 35. Я тяжело переживал его смерть. Я любил его — не той слепой любовью, какую испытывал к матери, но все же сильно любил: он был хороший человек. Но заплакать так и не смог — ни когда мне сообщили о его кончине, ни когда съехались родственники, ни во время отпевания в церкви, ни на кладбище.