Потому что она никогда и никого не представляла на его месте. Но не знает, как на него реагировать? Как принять обновленную реальность, вдруг заигравшую всеми цветами радуги?
Космосу точно ничего не кажется. Он поставил на то, что удержит эту девушку около себя, чего бы ему это не стоило. Лиза будет долго привыкать к их изменившейся реальности? Пожалуйста, он потерпит. Только бы третий лишний к ним не лез, и неважно, что из себя этот фрукт представляет. Вторых ролей подле Павловой для себя Космос не видел.
Впрочем, Лиза сама не потерпит подобного.
Чему-то же Космоса научили истории с Громовым и Боровицкой?
— Ни стыда, ни совести! — слышат влюбленные в спину.
Лиза отрывается от Космоса первой, прыснув от смеха, а он бы и рад съязвить о том, что завидовать следует беззвучно, но его вниманием владеют пленительные голубые алмазы. Павлова закономерно оказалась центром его вселенной, а что же до остальных…
Ему наплевать. Целиком и полностью.
— Ты же понимаешь, что нам никто не должен мешать?..
Лиза всегда будет бояться чужого вмешательства в их отношения, а позже и в семью, но в свои шестнадцать говорит это не менее серьезно, чем скажет через несколько лет.
У неё давно нет своего дома, а Космос теперь — её дом. Делиться не хочет, не будет.
— Не захочешь — молчать буду!
Космос и сам хотел бы хранить свои чувства к Лизе от света.
Так правильнее, хоть и не выйдет у него долго. С его-то отсутствием терпения.
И с её обезоруживающей улыбкой, появляющейся на миловидном лице при виде возлюбленного.
— А захочешь сказать, то мне говори…
— Всё решила, алмазная?
— Решила, — голубоватые омуты Лизы светятся счастьем, которое невозможно не заметить. Но пока она никому не скажет, — а с остальным мы как-нибудь справимся?
— Справимся, — соглашается Холмогоров, — я тебе обещаю…
Июль восемьдесят седьмого года кружил головы не только от палящего солнца.
========== Зима 88-го. Убежать от себя ==========
Пчёла ночевал дома. Об этом говорила немытая посуда в раковине, от которой несло остатками жареной картошки. В последнее время отсутствие старшего брата воспринималось, как обычный порядок вещей.
К тому же Валентина Анатольевна спорить с сыном не умела, а Павел Викторович считал, что Витю не изменить. Если надо, то уйдет, куда труба зовет. Тем более география известна: все дороги вели к его друзьям, открытому неподалеку видеосалону и адресу н-ной дамы, которая занимала лидирующее положение среди его увлечений. Дело нехитрое.
Лиза не могла пересилить себя и позавтракать. Отойдя от инфекции, давшей школьнице в награду неделю без воплей Славы Громова про казусы его успеваемости, Лиза решила обойтись стаканом теплой кипяченой воды и крепче закутать себя в плюшевый плед. Себе она больше напоминает безликое изваяние с двумя помятыми косичками. Девушка семнадцати лет не может выглядеть так безобразно. Болезнь уже ушла. Об этом твердила племяннице Валентина Анатольевна, входя в её комнату рано утром. Но Лиза прикинулась глубоко спящей, глухой и почти невидимой. Сработало.
Календарь со стены напоминал голубоглазой, что она опять забывает о каких-то важных событиях. Сегодня пятница. Двадцать второе. Следом суббота. Двадцать третье число, а, значит, что в воскресенье у нее день рождения. И подарки на этот праздник она начала получать куда раньше, чем следовало. Напоминаем тому служили старинные алмазные серьги, лежащие в деревянной резной шкатулке.
Ёлка отдала их Лизе, напоминая о том, что когда-то эти серьги примиряли все женщины в их роду. Первой владелицей зелёных алмазов была выпускница Смольного института, вышедшая замуж за одного из красных командиров. Платиновые серьги служили последним отпечатком былой роскоши. И семья партийного руководителя Владимира Александровича Павлова от этой роскоши отказываться не собиралась.
Пчёла, осматривающий шкатулку с «цацками», отметил:
— Ё-мое, — с его точки зрения серьги стоили не меньше, чем все их домашнее имущество, — теперь у нашего алмазика есть аж два алмаза! Как бы не сперли! Вот это я понимаю, как зелень выглядит…
— Светить не буду, не волнуйся! Они такие красивые…
— Так это же сколько ты могла на них бы поднять, а?
— Сундук с сокровищами!
— Зашибись, а тут бы мы с Космосом подкатили. И раздел имущества! Все в плюсе…
— Размечтались!
День рождения! Семнадцать! Когда-то Лизе казалось, что до этого времени слишком далеко. Школьные годы передвигаются изо дня в день медленно. Брат всегда будет вечным прогульщиком, которому Лиза сутками строчит шпоры. Ребята прошагают рядом, преподнося друг другу сюрпризы и новые поводы для шуток. Но неумолимое время показывало, что имело свойство по-своему распоряжаться людьми и событиями.
О последнем Лиза все чаще задумывалась, стоило Вите и Космосу рассказать, как беспечно они устроились в окружении некого Червона. Что есть его бригада и чем они занимаются, обходя подконтрольные территории, Лиза доподлинно не понимала. Только неодобрительно смотрела на то, как брат показывает ей пачку десятирублёвых купюр, в которых, как авторитетно заявлялось, были:
— И помады с пудрами, Лизка, и твои платья! На… лови на мороженое! Когда такую манну небесную увидишь?
— Да иди ты, летающее, мне хватает!
— А я б не отказывался, когда братец Витя такой щедрый…
— Послал же Бог родственничка!
— Вот же, бля, упрямая коза, а не сестра! Сиди, уроки делай, не жалуйся…
— Ага, счаз, разбежалась и хлопнулась!
— А кто из нас всех тут старше?
— Если морально и физически, то Фил!
— Эй! А брат у тебя на какой ступени эволюции, твою дивизию?
— В соседней комнате! Вечно жрать просит, и посуду за собой не моет.
— Вот с этим давай в следующий раз!
— Не выйдет, я завтра в Ленинград уезжаю, и ты, между прочим, вместе со мной.
— Ура, там меня батрачить никто не заставит!
— А я посодействую, труд ещё никому не вредил.
— Вредина-медведина!
— Рыжее бедствие!
— У-у-у-у-у, жим-жим, все-все, ухожу…
— Вали уже…
Космос одобрительно кивал на хвальбу довольного друга, а Лиза не решалась задавать Холмогорову лишних вопросов. К чему разводить ссор и отговаривать, если Кос всё равно сделает так, как надо ему. А для девушки оставит только короткие фразы: не переживай, я знаю, где бы моя не пропадала. Он так решил. Их непыльная работа позволяла им не считать гроши на фабрике, и не протирать модную ткань своих штанин в институте, попросту теряя драгоценное время.
Иначе почему Космос пошёл непроторенной отцом научной дорогой, а после доходной работы барменом в новомодной забегаловке, разумно заключил, что целесообразнее наводить на людей страх, крышуя плодящееся племя торгашей?
И зачем Пчёла идёт за ним, с ужасом представляя, что придется идти работать на завод, как отец? Гнуть спину, не имея возможности позволить себе лишний раз шикануть? Латать старые чехословацкие ботинки и восторгаться стенкой, за которой целый год стоял в очереди? Нет, в гробу это все Пчёлкин видел! Подступающее осознание того, что можно и нужно жить лучше, вселилось в юные головы Вити и Коса, как и в умы советских граждан ветер нового курса партии.
Перемен требовали с плакатов и трибун, о них упорно вещал «Прожектор перестройки». Московские закоулки, арки и дворики, где неформальная молодежь, вооружившись плодово-выгодным, гитарой и початой пачкой «Космоса», также не оставались в стороне. Вечерами, гуляя со своими ребятами, Лиза часто слышала слабоватый перепев прославленной песни группы «Кино», хоть никто из дворовых знакомых и близко не напоминал голосом Виктора Цоя.
Определенно, все вокруг чего-то хотели, ожидали и одновременно боялись. Лиза знает, что не может остаться от общих веяний в стороне. Ведь о них стала говорить и её любимая Ёлка, которая никогда не имела привычки жаловаться. А дисциплина в обществе, по словам председателя комитета со стажем, падает. Пусть из Смольного не всегда всё видно. В квартире у Пчёлкиных форточки и того шире. Дядя Паша разбирается во всем не хуже, чем любой народный депутат.