— Валя, — ранимой Татьяне было сложно воспринимать действительность. Пройдет много времени, прежде чем она станет той самой женщиной, с которой Лиза так и не обретёт душевной близости, — не трави!
— Попомнишь мои слова, — уверенно сказала Пчёлкина, — а теперь сходи к умывальнику. Потом за книжки берись. Всё лучше, чем в слезах тонуть.
— Не утону…
Через полтора года крокодильи ручьи высохнут, а Татьяна выйдет замуж за сына второго секретаря ленинградского исполкома. Будто Золушка из небогатой московской семьи нашла заморского принца! Кто-то обвинял студентку юридического института в меркантильности, но Валентина верила — то была настоящая любовь, излечившая Татьяну от первых юношеских ран. И подарившая обожаемую Лизоньку…
Внешне дочь и мать почти не походили друг на друга. Татьяна была рыжая, с глубокими карими, почти черными цыганскими глазами, а Лиза — светленькая, бледнолицая, с голубоватыми зрачками и внимательным взглядом. Но нравом девочка пошла в мать; духом не упадёт, своего добьётся. Не получит желаемого с первого раза, так пойдет на второй и на третий. Борец!
Несмотря на трагическую гибель родителей, выбравших себе честный, но тернистый путь истинных служителей закона, пламени Лиза не боялась. Пчёлкина не попыталась переломить волю ребенка, воспитанного на других идеалах, сформированных Татьяной в раннем детстве.
Как и искоренить влияние молодой тётки Елены, сестры покойного Алексея. Эта женщина могла позволить себе советовать, находясь при хлебном месте, и своей активной энергией привлекала к себе молодежь. И поэтому не препятствовала частым поездкам Лизы и Вити в Ленинград. Если девчонка родилась в этом сыром и сером городе, то Витька мог увидеть другую жизнь. Не всем же жить в стесненных хрущевках!
Валентина Анатольевна лучше других понимала, что Витенька достоин самого лучшего, и однажды непременно того добьется, не забывая о близких.
Однако сегодня мать семейства беспокоит не треклятый Ленинград, и даже не армия, которая шагала за сыном по пятам. Магнитофон в девичьей комнате играл слишком долго и однообразно; так и соседи жаловаться начнут. Неделю Лиза ходит сама не своя: без всякого рвения собирается в школу, а придёт и закроется в спаленке. Выбирается из укрытия лишь когда зовут к столу или когда домой приходит Павел Викторович, порядком уставший с завода. На привычные вопросы об успеваемости отвечала, что без медали не уйдёт, но и с друзьями гулять не ходила.
Что-то отдаленное подсказывало Валентине, что дело всё в высоченном Космосе. Друг сына всегда был желанным гостем у Пчёлкиных, но чаще он стал захаживать, когда в их доме поселилась Лиза. Дети сдружились крепче, когда сорванец лишился матери; так уж вышло, что им легче было друг друга понять.
Валентина Анатольевна без стука входит в детскую комнату, поднимая с пола забытую заколку, видимо, выпавшую из прически Лизы. Школьница лежит на кровати, убрав подальше книги, прослушивая унылые мотивы магнитофона. Глаза опущены, а косы распустила; в золотистых локонах отражалось сентябрьское дневное солнце.
— Тёть, это ты? — Лиза нажимает на кнопку «стоп», замечая гостя в своей спальне. — Я тут…
— Ничего, я спросить тебя хотела, — женщина подпирает плечом косяк входной двери, выкрашенный в белый цвет, — не случилось ничего? На мухомора похожа, а не на мою Лизу!
— В общем и целом? — сравнение с ядовитым грибом нисколько не смущает Павлову, привыкшую, что в последние дни ей нередко достается от домочадцев за поникший вид.
— Да хоть мало-помалу!
— Сменку в школе посеяла, туфли новые были, завтра искать придется…
— И всего-то? — ответ не сильно удивил Пчёлкину. Вся в мать; Татьяна редко прямо отвечала на вопросы. — Может, меня в школу вызывают?
— Когда такое было?
— И то верно, краснела я там только за Витюшу…
— А я сочинения писала за этого Ви-тю-шу! И где его только носит…
— И только сейчас я узнаю про это, голубка ты моя!
— Ладно, зато он у нас школу закончил. Нормы ГТО сдал, значок получил. Большой человек!
— Так, что это я, — Пчёлкина решила сменить тему, и снова расспросить девочку о наболевшем. — Что же, значит, все спокойно? Ничего не тревожит?
— Не-а, завтра опять в школу, и дневник свой я на антресолях, как Витя, не прячу…
— Хорошо, Лизонька, так и быть, — напоследок говорит Пчёлкина, не прикрывая двери в комнатку Лизы, — но к чаю выходи, опять твоя Ёлка целую посылку с печеньями прислала. Как будто тут тебя не кормят!
— Лучше бы она сама себя прислала, — обижать свою молодую тётку даже на словах Лиза не позволяла, — когда ещё эти командировки!
Валентина без всякой подсказки знает, что неминуем тот миг, когда Лиза получит аттестат. И первым делом пойдет в железнодорожные кассы, чтобы купить плацкартный билет в Ленинград. Валентина сама заявила Елене, что не отдаст ей Лизочку, ведь у молодого партийного руководителя просто не хватит времени для воспитания подростка. Но, сколько волка не корми — все равно в лес смотрит…
И поэтому Пчёлкина миролюбиво отвечает племяннице:
— Тогда поторапливайся!
***
Погода непрозрачно намекает, что на улице буйствуют первые холодные осадки. Без зонта под открытым небосводом делать нечего. Из комнаты выходить совершенно нет желания, а особенно на занятия, потому что ритуал с перевоплощением в прилежную ученицу до жути надоел. Но Лиза старалась выглядеть безукоризненно. Тугие косы с безупречно белыми лентами и строгое форменное платье с черным фартуком всегда отличали её облик.
Рядом с Пчёлой, вечно прячущего себя в безразмерной мастерке и широких голубых джинсах, маленькая Павлова выглядела будущей чиновницей из какого-нибудь ответственного комитета. Классика, которая так шла к Лизе, совершенно не вписывалась в жизненные установки Вити, давно определившего, что он не ловит с неба звёзд. А вот от приумножения собственных заначек на земные блага Пчёла совсем не откажется.
В свои семнадцать он искал как можно больше способов заработать, чтобы облегчить и без того нелегкое существование родителей от получки к получке. Он не сын профессора астрофизики, а младшая сестра вряд-ли задумывалась о вопросах быта; и то было правильным, потому что на Лизу возлагались большие надежды. На родительских собраниях Валентине Анатольевне не приходилось краснеть за племянницу, Павел Викторович заставил похвальными листами Лизы весь сервант, а Елена Владимировна наверняка раздумывала об устройстве будущности единственной кровной родственницы.
Витя оранжерейным цветочком не вырос. Отец с матерью не питали иллюзий на счёт его характера и привычек, и желали лишь одного — чтобы берег себя.
Все удивлялись, как два разных подростка, Витя и Лиза, уживались под одной крышей.
Особенно Космос, заходивший на огонек чаще других друзей.
— Профессорша, мозгов много, куда деваться простому рабочему люду? Не, Пчёлу точно подменили, он не твой родственник, как бишь его… Подкидыш! Может, он как в песне, незаконнорожденный? — без стеснения заявлял Космос, чтобы Лиза смутилась, играя темными бровями. — А чего ты, этого тоже исключать нельзя! В семье не без урода. Вы, конечно, двоюродные, но все бывает.
— Дурак ты, Холмогоров, и не лечишься! — у Лизы свое мнение на поведение парня, который на ходу сочиняет шутки про «пчелиный улей», вечное соседство Лизы с братом и их несхожие черты. — И не называй меня «профессоршей»!
— Деловая, блин, нашлась, колбаска… — Холмогоров подкидывает косу Павловой выше, дергая за атласную белую ленту. — Ты не пошла со мной на дискач, когда я тебя звал! Бито, мы в расчёте, красивая!
— Потому что в прошлый раз ты там подрался, напомнить с кем? — девушка спешит отодвинуться от Коса, которому интереснее растрепать её волосы до состояния взрыва на макаронной фабрике. — Не благодари, мой генерал! То, как вы с Громом друг друга не уважаете и территорию делите, слышала вся улица… Чего вы цапаетесь?