В обширной переписке Толстого и Фета есть письмо Толстого от 29 апреля 1876 года, прямо относящееся к своеобразию религиозного мироощущения Фета: "Я благодарен Вам за мысль позвать меня посмотреть, как Вы будете уходить, когда Вы думали, что близко, — пишет Толстой Фету. — Я то же сделаю, когда соберусь туда, если буду в силах думать. Мне никого в эту минуту так не нужно было бы, как Вас и моего брата. Перед смертью дорого и радостно общение с людьми, которые в этой жизни смотрят за пределы ее; а вы и те редкие настоящие люди, с которыми я сходился в жизни, несмотря на здравое отношение к жизни, всегда стоят на самом краюшке и ясно видят жизнь только оттого, что глядят то в нирвану, в беспредельность, неизвестность, то в сансару, и этот взгляд в нирвану укрепляет зрение. А люди житейские, сколько они ни говори о Боге, неприятны нашему брату и должны быть мучительны во время смерти, потому что они не видят того, что мы видим, именно того Бога, более неопределенного, более далекого, но более высокого и несомненного…" (разрядка моя. — Л. Р.). Поместив это письмо в свои "Воспоминания" с некоторыми сокращениями, но без всяких комментариев, Фет, надо полагать, к мнению Толстого в основном присоединился [52].
К проблеме религиозного мировоззрения Фета мы еще вернемся, поскольку она тесно связана с другими его главными темами — любви и творчества.
"ПАМЯТЬ СЕРДЦА"
Когда в Предисловии к третьему выпуску "Вечерних огней" Фет отметил, что его раннее сочинение "Соловей и роза", при всем несовершенстве, отражает то направление, "по которому всегда порывалась" его муза, это было важное признание. Любовь — великая сила, способная творить красоту. До поры невидимая, эта красота при божественном участии открывается миру. И "безгласная серая птичка" превращается в соловья, а на ветке колючего кустарника расцветает роза:
И нежному ангелу стало
Их видеть так грустно и больно,
Что с неба слезу огневую
На них уронил он невольно.
И к утру свершилося чудо…
Любовь соловья и розы навсегда осталась в лирике Фета символом любовной темы, где неразделимы красота, счастье и страдание.
Истерзался песней
Соловей без розы;
Плачет старый камень,
В пруд роняя слезы.
Уронила косы
Голова невольно.
И тебе не томно?
И тебе не больно? -
писал Фет в 1873 году в стихотворении "В дымке-невидимке…".
"Это новое, никогда не уловленное прежде, чувство боли от красоты выражено прелестно", — писал Толстой Фету об этом стихотворении (11 мая 1873 года).
Впервые было уловлено Фетом с такой остротой сочетание страдания и радости:
И, без тебя томясь предсмертной мукой,
Своей тоской, как счастьем, дорожу.
("Anruf an die Geliebte Бетховена", <1857>.)
И мукой блаженства исполнены звуки,
В которых сказаться так хочется счастью.
("В страданье блаженства стою пред тобою…", 1882.)
Когда бы ты знала, каким сиротливым,
Томительно-сладким, безумно счастливым
Я горем в душе опьянен…
("Не нужно, не нужно мне проблесков счастья…", 1887.)
О, я блажен среди страданий!
Как рад, себя и мир забыв,
Я подступающих рыданий
Горячий сдерживать прилив!
("Упреком, жалостью внушенным…", 1888.)
Блоковский образ: "Радость — Страданье одно" ("Роза и Крест") восходит, очевидно, и к традиции Фета.
Самым значительным во всей любовной лирике Фета был цикл стихотворений, посвященный его роману с Марией Лазич, ее трагической судьбе и вечно живому чувству поэта к ней. "Манилов первый изобрел "именины сердца", Лорис-Меликов изобрел "диктатуру сердца"; я же при баснословной своей беспамятности обладаю памятью сердца", — писал Фет Полонскому 12 августа 1888 года. Это свойство Фета представляет некоторые затруднения при истолковании поздних, так называемых "старческих", стихов поэта: написаны ли они по живой памяти прошлого (как, несомненно, стихотворение "На качелях") или же выражают чувство, недавно пережитое. Но к циклу о любви к М. Лазич признание Фета относится более всего. Имени ее поэт нигде не упоминает, в воспоминаниях она названа Еленой Лариной, в знак несомненной близости ее характера к пушкинской героине.
В литературе о Фете принято считать, что в отличие от "денисьевского" цикла Тютчева и "панаевского" — Некрасова Фет не изображает характера героини. Согласиться с этим трудно. Действительно, Фет не описывает героиню, не рассказывает о ней ('эпической струи", как он сам признавал, в его таланте не было). Но он изображает историю любви и характер героини отдельными деталями, по-фетовски многозначительными. Так, в стихотворении "Долго снились мне вопли рыданий твоих…" (1886) предстает весь роман: взаимная любовь, мучительное сближение, которого инстинктивно боится героиня, предчувствуя, видимо, неравенство отношений, короткое счастье и горькое расставание. Во всем стихотворении героиня произносит только одно слово: