И вдруг прилетели грачи. Об этом громко известили Афоню ребята. Он вышел из своей караулки, с прищуром взглянул в ту сторону, куда показывали ребята. На голых березах, поодиночке подступающих к огородам, чернели долгожданные посланцы тепла.
— Ну, вот она и пришла, весна-то…
А у самого шибко колотилось сердце, с болью наполняя грудь радостью, что зима миновала и дорогая его рать, которая сейчас весело шмыгала носами и утирала рукавами сопли, пережила ее стойко, как и подобает настоящим мужикам.
— Что там у вас, Петрусь, дома? Все еще с мамкой мерзнете?
— Нет, уже тепло! — весело откликался тот.
Видел Афоня и то, что за эту зиму дружки его не просто выросли на год, а немножко постарели. И думал, что только после этой зимы они если не умом постигнут, то сердцем почуют, какая трудная бывает жизнь, каким сильным надо быть, чтобы устоять в ней в лихую годину.
Едва спустило снег, Афоня, прихватив свою суковатую палку, пошел в березовую рощу. Встретило его высокое солнце. Потемневшая прошлогодняя листва, придавленная к земле мокром, припахивала теплой прелью. Нагие еще березы стояли тихие, но уже отсвечивали в ярком свете влажной испаринкой, выступившей на сучьях и ветвях перед пробуждением. Роща просматривалась от края до края, и Афоня без труда отыскал темные холмики в самой ее глубине. Подошел. И удивился, как много прибавилось зимой к первым.
Как и Афоня, удивленно глядел на могилы вынырнувший на свет молодой подснежник.
Казалось, обо всем в Купавиной знал Афоня, умел и мелочи разглядеть в мирской суете, а вот когда хоронили в березовой роще, не видел, будто прятали людей.
И сколько еще положит сюда война?..
8
Афоня собирал ребятню в первый поход.
Уговор состоялся еще накануне, а так как в школе был выходной, малышня затабунилась возле сторожки с самого утра. Афоня не торопился. В который раз проверил, ладно ли наточен топор, одеваясь, тщательно одернулся и подпоясался покрепче. И только тогда, заткнув топор за пояс, торжественно разрешил:
— Айда теперя.
Шествие направилось в березовую рощу. Только повел Афоня ребят не привычным путем — через поворот у бани, а сразу от магазина между домов и огородов, чтобы, минуя безродное кладбище, выйти на дальний край. Ребятишки, радуясь теплу, весело шумели, забегали вперед и без конца затевали возню.
Роща начинала пробуждаться. Еще прозрачные, березы уже затяжелели почками, кое-где едва приметно проклевывались листом, и дыхание молодой жизни поило воздух пьянящей бодростью. Афоня остановился. Долго присматривался к деревьям. Ребятишки затихли, готовые выполнить любой его приказ.
— Давайте-ка, молодцы, начинайте ладить соломинки. Ищите в траве прошлогодние сухие стебельки, они пустые внутрях, самые что ни на есть подходящие.
А сам шагнул к большой березе, изогнувшейся от комля. Поглядел на нее не то ласково, не то виновато:
— Ну, родимая.
И ударил топором коротко и сильно, так что дрогнули ветви от самого низа до верхушки. В минуту сделал в стволе глубокую лунку, поднял с земли свежую щепку, ловко выкинул ею оставшуюся в лунке древесную крошку вместе с первыми каплями прозрачной влаги. Призвал:
— Налетай, которые смелые!
Возле свежего надруба тотчас запыхтели, зачмокали губами первые счастливцы. Не мешкая, Афоня сделал такую же лунку на соседней березе. Предупредил:
— Долго не пейте. Меняйтесь почаще. А то простудитесь.
Березовка! И в добрые годы пора буйного березового сока приходила праздником не только для детворы. От всех тоскливых дум избавляла она, молодила силу и веселила людей. Ни у кого не было сомнения в ее чудодейственности, а может, сама чистая вера в ее целебность и помогала одолеть недуги и усталость.
Ребятишки надолго припадали к лункам, опьяненные сладким питьем, распрямлялись, отходили в сторонку осчастливленные, а там уже вскрикивала, пищала и хохотала куча мала. Истратив силы, снова бежали к березам отбывать свою смену.
Афоня сидел в сторонке на пеньке и не вмешивался в ребячье пиршество. Притихший, он вслушивался в еле уловимый шепотливый разговор берез, вдыхал запах пробивающейся травяной зелени и не мог остановить собственных дум.
Просыпалась земля. Жизнь начинала свой новый круг, готовая принять все мирские заботы. Не меньше века стояла тут березовая роща. Когда-то ее молодость начиналась в диком безлюдье. Еще не поднявшаяся над землей, она была заячьим пристанищем да местом поселения мелкой птахи. Годы прореживали ее, морозы да ветродуи губили слабых, даруя жизнь только сильным. Им было суждено нести свою судьбу до конца. Когда позднее сюда пришли люди, роща встретила их ласково, березы отдавали им и красоту свою, и благодатную тень в жаркие, душные дни. В ту землю, которая питала корни ее берез, приняла роща и тех людей, чью жизнь унесла военная година. И вот теперь, по извечному закону природы творить добро, она соками той же земли поила молодую людскую поросль.