В остальном «Безумие» обычный боевик, состряпанный по испытанному рецепту: жестокий правитель и замученные подданные, придворные интриги, ревность и любовь, преследования и стычки с бесконечными взмахами сабель, а в промежутках между ними пение и танцы, танцы без конца.
Конкурирующая фирма рекламировала картину «Звенят, звенят паялы[13]» — цветной фильм с танцами, пением, любовью, удивительными гуру и счастливым концом.
К индийским фильмам следует подходить с иной меркой, чем к нашим. У них своя тематика и свои герои. Социальные проблемы современной Индии затрагиваются в них очень робко, а излюбленным материалом для кино служат эпизоды из древней истории Индии и индусской мифологии, из того мира туманной мистики, который продолжает быть близким и понятным среднему индийцу. Весь индийский пантеон приведен в действие, лишь бы увеличить производство картин. На экранах индийских кинотеатров свершаются чудеса, святые читают проповеди, души аскетов подымаются на небо, а четырехрукий Шива, приплясывая, спускается на землю. Бог пастухов Кришна заводит игры с пастушками, и плывут на змее Вишну и Лакшми, творя добро и воскрешая покойников. В небывалом великолепии сияют на экране отполированные до блеска империи Великих Моголов и владения князей из папье-маше.
В индийских фильмах не увидишь поцелуев и рискованных любовных сцен, ибо их не допускает цензура. Но это не значит, что такого рода фильмы в Индии не смотрят или не показывают. В санкционированных той же цензурой голливудских боевиках подобные эпизоды засняты на цветную пленку и демонстрируются на широком экране.
Во славу кино в Индии трудятся 73 студии. Они ежегодно выпускают на экраны, и без того заполненные американской стряпней, около 250 фильмов. С точки зрения искусства да и практического смысла такая огромная продукция приносит мало пользы, но зато обеспечивала Индии второе после США место в мире по количеству производимых фильмов. Только Японии благодаря серийным фильмам о самураях удалось в последние годы превзойти Индию, отодвинув ее на третье место.
На экранах Индии демонстрируется ежегодно от 400 до 500 иностранных и отечественных фильмов. Это очень много для страны, где на 130 тысяч жителей приходится один кинотеатр и где миллионы людей вообще никогда не ходят в кино, так как не имеют для этого ни денег, ни желания. Уму непостижимо, как индийские кинопромышленники умудряются пропускать эти фильмы всего лишь в 3 тысячах кинотеатров страны, оплачивать накладные расходы и даже извлекать прибыль.
Калькутте и Мадрасу принадлежит значительная роль в индийской кинопромышленности, но настоящим киногородом, этаким восточным Голливудом, бесспорно является Бомбей. Здесь на 40 с лишним студиях производится больше половины всей кинопродукции Индии. Здесь рождаются или создаются рекламой кинозвезды. Звезды получают сказочные гонорары, а осветители и рабочие павильонов влачат нищенское существование. Чтобы этот мир казался необычным, интересным, заманчивым и привлекал в кинотеатры все больше зрителей, бульварная пресса окружает его ореолом слащавой романтики.
Мне довелось познакомиться с киномиром Бомбея совсем с другой стороны. Когда я вошел в огромный зал студии Радж Капура, там, несмотря на жару, шла напряженная работа и не было и следов той романтической обстановки, о которой так любят писать газетчики. На стене светился красный сигнал: «Внимание, съемка!», а операторы направляли объективы на люк в потолке, из которого боязливо выглядывал Радж Капур, снимавшийся в роли бедного крестьянина.
Радж Капур, или, как его иногда называют, индийский Чарли Чаплин, принадлежит к видным художникам реалистического жанра. Этому стройному индийцу незадолго до моего приезда исполнилось 33 года. Родом он из старинной артистической семьи и получил специальное театральное образование. Первого большого успеха Радж добился еще двадцатилетним юношей в фильме «Голубой лотос». Вскоре он основал собственную студию, в которой выполнял функции актера, режиссера и продюсера, и примкнул к небольшой группе молодых режиссеров, старавшихся утвердить реализм в индийском киноискусства. Именно стремление к созданию реалистических фильмов завоевало ему симпатии индийских и зарубежных зрителей.
Капуру удалось выработать своеобразную манеру игры, внешне несколько напоминающую мимику Чарли Чаплина, но отличающуюся от нее национальным, чисто индийским характером. Подобно чаплинскому, его юмор сочетается с горькой иронией, он вызывает смех и заставляет задуматься, ему нельзя отказать в веселости, но в то же время он очень серьезен. Радж Капур сам объяснил мне, в чем состоит его метод:
— Многие считают меня просто шутником, но они меня не поняли. Я стремлюсь не только смешить и развлекать, но и разоблачать плохое, пробуждать симпатии к хорошему, прекрасному, благородному. Своеобразие моей манеры игры в том, что я добиваюсь желаемого результата при помощи юмора, смеха, так как они разят цель точнее, чем брань.
Индийское кино имеет сравнительно большую историю — уже в 1913 г. в стране был снят первый немой фильм. Но в течение 40 лет, пока режиссеры и операторы плели на экране фантастические небылицы, не имевшие никакой художественной ценности, оно не проникало в другие страны. Лишь с вышедшего в 1953 г. фильма «Два бигха земли», в котором серьезно и правдиво рассказывалось о проблемах и заботах простого крестьянина, началась новая эпоха в индийской кинематографии. Она ознаменовалась появлением реалистических высокохудожественных фильмов, и если сейчас индийское киноискусство завоевало признание всего мира, то в этом бесспорная заслуга той небольшой группы режиссеров, которая изгнала из своих студий махараджей и богов и сделала главным героем фильмов современного индийца.
Индийская свадьба
Украшенные лампочками деревья в саду Иш Кумар Пури напоминали о рождестве. Только совсем не рождественской была жара, такая, что даже вечером не хотелось надевать ничего, кроме легкой рубашки «бушот». В тот день мне, правда, пришлось отказаться от этой удобной одежды, так как я был приглашен на свадьбу в семье Пури.
Обычно все семейные торжества происходят в доме, но на этот раз он стоял одинокий, всеми покинутый и забытый, а для приема гостей в саду был разбит четырехугольный шатер — пандал. Человеку непосвященному он мог показаться слишком большим для семейного праздника, но хозяева знали, что их ожидало в этот день. Все, кто находился с женихом или невестой хотя бы в самых отдаленных родственных отношениях, был связан с ними хотя бы поверхностным знакомством или по каким-то другим непонятным мотивам считал себя вправе претендовать на гостеприимство Пури, не преминули явиться к столу. Никто из гостей не ожидал специального приглашения. Да и к чему оно! Когда за несколько недель до этого я, проходя мимо, загляделся на свадьбу в совершенно незнакомой семье, меня тотчас усадили за стол и стали радушно угощать. Не удивительно, что в пандале Пури вскоре не осталось ни одного свободного места.
Все мужчины, большей частью, очевидно, дельцы, были в европейских костюмах, женщины же, наоборот, — в ярких сари. Одинаковый у всех дам наряд не мешал каждой из них найти что-то, что подчеркнуло бы ее индивидуальный вкус. Чаще всего это сказывалось в мелочах: в немного более светлом тоне красной точки на лбу — кум-кума — или в своеобразной манере накидывать на плечи богато украшенный головной конец сари, но от внимания индийцев эти детали не ускользали.
Из напитков подавался только лимонад. Сухой закон и на этот дом наложил свое «отрезвляющее» вето, сэкономившее его хозяевам кучу денег. Да и вообще, кроме места у стола и пары сигарет, многочисленным гостям почти ничего не предлагалось: они расхаживали по пандалу, беседовали о личных и служебных делах, наблюдали за приготовлениями жреца, расположившегося со своей утварью немного поодаль. Непременное и в Индии свадебное пиршество состоялось позже в доме невесты, где в предвидении еще большего наплыва гостей столы были накрыты сразу в двух шатрах. У самого входа в сад расположились музыканты. Они исполняли марши вперемежку с опереточными мелодиями, которые, как мне показалось, мало интересовали гостей. Но ничего не поделаешь — такова традиция!