Бенарес считается самым священным городом Индии, так как он расположен в «священной» излучине «священного» Ганга. По статистическим данным, в нем насчитывается около 400 тысяч жителей, но во сто крат больше людей стекается сюда со всех концов страны. Город принимает миллионы паломников, чтобы затем вновь вытолкнуть их из себя.
Бенарес так же стар, как сам индуизм. Он существовал еще тогда, когда два с половиной тысячелетия назад в его окрестностях Гаутама (Будда) обнародовал свое учение. Сейчас Бенарес производит впечатление изношенности, обветшалости, он, по-видимому, жизнеспособен лишь до тех пор, пока существует религиозный фанатизм.
Жители города давно уже перестали заботиться о поддержании зданий в порядке. В 1948 г. величественный Ганг превратился от муссонных дождей в бурный поток, затопил храмы и дома, забил их илом и разрушил, подмыл берега и похоронил тысячи людей в своих бурлящих водах. И как будто эта катастрофа произошла только вчера — огромные отверстия продолжают зиять в каменных стенах набережной, а многие дома так и стоят без жильцов. Гниение и распад прочно основались в Бенаресе.
В центре города расположен грязный базар. «Священная» жизнь сосредоточена на берегах Ганга, на круто спускающихся вниз лестницах — гхатах, в возвышающихся вдоль набережной храмах. Сколько их здесь? Говорят, около двух тысяч, а может, и больше. За их состоянием никто не следит, они медленно разрушаются, и, надо полагать, со временем их будет становиться все меньше. Некоторые из храмовых зданий отполированы до блеска, другие совсем заброшены, но ни одно не блещет той красотой и изысканным изяществом, которыми славится индийская архитектура. Они имеют сугубо практическое назначение — служат перевалочными пунктами для ищущих исцеления паломников, казармами для массового духовного обслуживания, и только.
Вокруг храмов идет непрерывная купля-продажа, торгуют всем, что только может найти себе покупателя. Здесь все рассчитано на удовлетворение запросов паломников. Наваленные горами и сплетенные в венки цветы дурманят запахом жасмина. Мимо выставленных для продажи образов, амулетов, благовоний движутся бесконечные толпы людей. Одни останавливаются, щупают, откладывают что-то в сторону или покупают; другие громко спорят, почти кричат, как будто хотят убедить в чем-то даже тех, кто стоит далеко в стороне. Но в конечном счете все будто влекомые сверхъестественной силой направляются в храмы. Священные коровы жадно протягивают мокрые от слюны морды к гирляндам цветов, но их легкими пинками и криками отгоняют от лакомой приманки. Обезьяны куда проворнее. Они полными пригоршнями набирают земляные орехи и, прежде чем продавцы успевают опомниться, оказываются на электрических проводах.
Среди колышущейся толпы людей только садху кажутся отрешенными от мирской суеты. Это «святые люди», богоискатели. Их тощие голые тела, в лучшем случае прикрытые набедренной повязкой, посыпаны золой, грязные волосы свалялись, а лица для пущей неприглядности размалеваны. Они сидят, меланхолично уставившись широко раскрытыми глазами вдаль или на солнце. Мы видели садху, который в течение нескольких часов стоял на одной ноге, подняв правую руку к небу. Взор его блуждал, как если бы он находился под гипнозом.
Никому точно не известно, кто они, эти профессиональные «святые», избравшие своей столицей Бенарес, — шарлатаны, наживающиеся на набожности людей, юродивые или великомученики, которые телесными самоистязаниями хотят достигнуть духовного совершенства йогов. Некоторые из них, буквально единицы, действительно высокообразованные люди, они владеют иностранными языками, знают Шекспира, Канта и Руссо не хуже, чем «Упанишады» и «Рамаяну», и в известном смысле являются носителями культуры. Их называют садху, гуру, йогами, свами, аскетами, отшельниками. Быть их учениками почитается здесь за великую честь, которой удостаиваются лишь немногие избранные.
Но основную массу садху составляют мошенники, которые при помощи благочестивой лжи выуживают деньги у верующих бедняков. Для них спекуляция на аскетизме и святости — ремесло, позволяющее им жить спокойнее и беззаботнее, чем если бы они трудились где-нибудь на фабрике за 60–80 рупий в месяц. Среди них есть «короли», накопившие огромные богатства, и массы голых бездельников взирают на них с завистью, а может быть, даже и с восхищением.
Как камень висят они на шее и без того бедной страны; достаточно сказать, что их число достигает почти 6 миллионов человек. Англичанин Пауль Брайтон, долгое время ведший образ жизни йога, да и многие другие осведомленные лица утверждают, что 95 процентов садху — отлынивающие от работы любители поживиться за чужой счет. Не удивительно, что при переписи населения их заносят в графу «непродуктивные элементы» наряду с бродягами, профессиональными нищими и проститутками. Неру недавно заявил, что садху — паразиты и антиобщественные элементы, которых следует наконец привлечь к производительному труду или заставить каким-либо другим образом служить обществу.
Будь средний индиец того же мнения, в стране осталось бы немного «святых». Но для крестьян и кули садху, как и прежде, существа высшего порядка, которым они подают милостыню из страха быть проклятыми и в надежде на обещанную награду в виде безбедной жизни на том свете. Так, благодаря укоренившимся предрассудкам эти монахи без монастырей и сейчас пользуются таким большим влиянием, что оно обеспечивает им регулярный приток пожертвований. На иностранцев и туристов гуру также производят сильное впечатление, и немало рупий им удается выманить у непосвященных.
Одно можно сказать в оправдание этих своеобразных шарлатанов. Пожелай они немедленно начать новую жизнь, им не удалось бы этого сделать, так как в настоящее время еще миллионы людей не могут быть обеспечены работой в народном хозяйстве. И конечно, не только лень, а часто и нужда заставляет голодающих рабочих, кули или ремесленников становиться садху.
Неподвижные, как манекены, скрестив ноги, наподобие Будды, сидят садху в Бенаресе посреди кричащих, торгующихся и молящихся людей. Ни об одном из «святых» нельзя с первого взгляда сказать, что заставляет его быть садху — убежденность или хитрость. Но при более внимательном наблюдении это можно понять по умению выпрашивать милостыню и по готовности фотографироваться за соответствующую мзду. Двое пестро размалеванных «святых» возле храма позировали всего-навсего за одну рупию. Вот уж поистине льготная цена при таком большом спросе! В придачу они дали мне еще и совет — не подходить к сидевшему в стороне садху, так как он не соглашается ни вступать в разговоры, ни фотографироваться. Что это, оговор конкурентов или правда? Я почти склонялся к последнему, так как у этого садху был вид до правдоподобия неправдоподобный.
Один толстый парень обратился ко мне:
— Хотите посмотреть Бисванатх — золотой храм? Как иностранцу, не исповедующему индуизм, вход в него вам запрещен, но с моего балкона все очень хорошо видно, даже лучше, чем если войти внутрь.
Мы начали проталкиваться по узким переулкам. Они были битком набиты людьми, двигающимися к храму и от него. Одни держали перед собой маленькие медные чашки со святой водой Ганга и гирлянды цветов, другие уже возложили их к ногам богов и возвращались с пустыми руками. У входа в храм, где переулок был не шире 2–3 метров, образовалась давка, люди толкали друг друга, обливались потом и задыхались, стараясь через узкую дверную щель протиснуться в храм или выйти наружу. На двери висела табличка с надписями на английском языке и хинди, такими броскими, что уже издали можно было прочесть: «Остерегайтесь карманных воров».
Точно так же, как и люди в переулке, был зажат между домами сам храм: небольшой, безобразный, он был лишен какой-либо художественной идеи и украшений. Лишь два позолоченных купола, венчавшие плоскую крышу, не связанную архитектурно со всем зданием, давали ему обличие храма и право носить это название. Толпа вливалась в него, шлепая по месиву из грязи, растоптанных цветов и воды из Ганга, еще больше увеличивая это болото своими подношениями.