И я выдавил из себя страшный, ухающий кашель. От этого кашля, как от набежавшего ветра, качнулась трава у моей склоненной головы. В то же время я раздумывал, не вскочить ли мне и не броситься ли бежать. Это было бы простейшим решением.
– Но и это еще не все, – добавил я. – Видите ли, я частично сделан из дерева, и в моей деревянной части начисто отсутствует какая бы то ни было жизнь.
Этот хитро-затейливый человечек вскочил на ноги, издавая сдавленные крики удивления. Взгляды, которые он на меня бросал, не поддаются описанию. Я улыбнулся ему и задрал штанину, чтобы он мог видеть мою деревянную левую ногу. Человечек подошел поближе и стал внимательно осматривать деревяшку. Он даже провел по ней своим твердым пальцем. После чего снова уселся на землю, спрятал нож и опять воткнул в рот свою трубку. Все это время табак в трубке, находившейся у него в кармане, очевидно, продолжал гореть. Это я заключил из того обстоятельства, что он, не мешкая, поместил трубку в уголок рта и стал дымить ею, да так сильно, что окутался голубым и серым дымом, и я даже подумал, не загорелась ли на нем одежда. Сквозь дым я все же мог разглядеть, что теперь он смотрит на меня дружелюбным взглядом. Продымив так некоторое время, он обратился ко мне, на этот раз задушевно и радушно:
– Я тебя не трону, парнишка.
– Со мной эта неприятность – когда я сломал ногу, – случилась в Муллингаре, – взялся объяснять я. Я чувствовал, что добился его расположения и опасность насилия миновала. А потом он сделал нечто такое, что привело меня в изумление: потянул вверх штанину своих собственных обтрепанных внизу брюк и явил мне свою деревянную, тоже левую ногу. Нога была гладкая, хорошей формы и довольно толстая – и сделана она была действительно из дерева.
– Забавное совпадение, – воскликнул я. Теперь было понятно, почему его отношение ко мне так резко поменялось.
– Ты отличный парень, – радостно сказал он, – и я ни за что не тронул бы тебя. Я бы ни за что не подверг твою личность какому-нибудь ущемлению. Я старший над всеми одноногими в округе. Думал, что знаю всех, а оказывается, не знал. И не знал только тебя. А теперь знаю, и ты будешь моим приятелем. Если на тебя кто-нибудь косо посмотрит, я тут же вспорю ему брюхо.
– Спасибо, это действительно по-приятельски, – согласился я.
– Вспорю так, что все кишки будут нараспашку. – Он сделал широкий жест рукой. – Если влипнешь в какую-нибудь неприятность с бабой, тут же дай мне знать, и я тебя от нее спасу.
– Никакого интереса к женщинам я не испытываю, – пояснил я с улыбкой. – Для развлечения лучше пилить скрипку.
– А это неважно, кого пилить. Пусть против тебя целая армия ополчится или набросится какая-нибудь там собака, я приду на помощь со всеми нашими одноногими, и мы им всем повспарываем животы. Меня зовут Мартин Финнюкейн. И это, кстати, мое настоящее имя.
– Ну, что ж, вполне подходящее имя, – высказал я свое мнение.
– Мартин Финнюкейн, – повторил он, прислушиваясь к своему голосу с таким выражением на лице, словно это звучала наисладчайшая музыка в мире. Человечек откинулся на спину и окутался клубами дыма, который он удерживал в себе, не выпуская до тех пор, пока он, казалось, вот-вот не лопнет, а потом резко выдыхал все, что в нем накопилось, и почти полностью скрывался из виду.
– Скажи мне вот что, – проговорил он сквозь дым после долгого молчания. – У тебя есть desideratum[11]?
Надо признать, этот странный вопрос оказался для меня полной неожиданностью, но я ответил на него мгновенно: сказал, что у меня есть дезидератум.
– Ну и чего же тебе хочется больше всего на свете?
– Найти то, что я ищу.
– Это отменный дезидератум, – важно проговорил Мартин Финнюкейн. – И каким же образом ты собираешься сие осуществить? А может быть, ты возымел намерение дать ему дозреть и измениться удобным для тебя образом, и когда ситуация mutandum, то довести ее ultimo, в конечном счете, до приемлемой фактитивности, до свершения, так сказать?
– Каким образом собираюсь? Пойду в полицейскую казарму и попрошу полицейских указать мне, где я могу отыскать то, что ищу. Кстати, может быть, вы могли бы мне подсказать, каким образом я мог бы добраться до казармы, если буду идти от того места, где мы сейчас находимся?
– Может быть, и мог бы, – неопределенно проговорил господин Финнюкейн. – А у тебя есть ультиматум, который ты мог бы им предъявить? Дескать, не скажете, тогда я вас...
– Да, у меня есть один такой тайный ультиматум.
– Уверен, что это отменный ультиматум, – высказал уверенное предположение господин Финнюкейн, – но я не буду просить тебя изложить его мне, раз ты называешь его тайным.
Судя по тяжкому запаху, который стал долетать до меня, Финнюкейн выкурил весь табак, находившийся в чашечке трубки, и теперь курил, так сказать, саму трубку. Финнюкейн засунул руку в карман, который почему-то находился совсем рядом с его промежностью, и извлек оттуда какой-то круглый предмет.
– Вот тебе золотая монетка[12] на счастье, – сказал Финнюкейн, действительно протягивая мне золотой. – Это будет золотым знамением твоей золотой судьбы.
Я высказал ему свою, так сказать, золотую благодарность, хотя, присмотревшись к монетке, обнаружил, что это всего лишь новенький блестящий пенс. Но виду не подал и положил пенс в карман так, словно то была действительно очень ценная монета. Я был доволен тем, как мне удалось уладить дело с этим эксцентричным, странным, чудаковато изъясняющимся братом по деревянной ноге. С того места, где я сидел у дороги, была видна маленькая речка, протекавшая поблизости. Я поднялся на ноги и воззрился на покрытую белой пеной воду. Река бурлила, зажатая с двух сторон тесными каменистыми берегами, в воздух летели обильные брызги. Бурный поток с шумом поворачивал на извиве и исчезал из виду.
– Казарма располагается дальше по этой же дороге, в миле отсюда, – сообщил Мартин Финнюкейн. – Я проходил мимо нее сегодня утром. Иди по дороге и смотри по сторонам – там, где речка поворачивает в сторону, ты и найдешь казарму. Если присмотришься повнимательнее, то увидишь темные спинки форели, она возвращается, как и обычно в это время, после отменного завтрака, которым рыбу угощают у казармы – двое полицейских, живущих в казарме, выливают в воду похлебку и вообще бросают в воду остатки завтрака. Но вот обедают они не в казарме, а там, где у человека по имени МакФитерсон есть булочная в деревне, в которой все дома стоят тылом к воде. У этого МакФитерсона есть три фургона и легкая повозка, чтоб возить хлеб в горы. У него есть лавка и в Килкишкиме, и открыта она по понедельникам и по средам.
– Мартин Финнюкейн, извините меня, но мне, прежде чем доберусь туда, куда мне нужно, следует обдумать тысячу разных вещей, важных и сложных, и чем раньше я начну их обдумывать, тем лучше.
Сквозь клубящийся у канавы дым он послал в мою сторону доброжелательный взгляд.
– Ну что ж, красавчик, удачи тебе и твоей удаче, и не преодолевай опасности самостоятельно, не поставив меня в известность.
Я несколько раз сказал «До свидания», пожал ему руку и отправился в путь. Пройдя несколько шагов по дороге, я оглянулся, но не увидел Мартина Финнюкейна. Я видел лишь край канавы и поднимающийся из нее дым, словно на дне канавы лудильщики занимались тем, чем занимаются обычно, хотя я и не знаю, поднимается ли при этом столько дыму. Пройдя еще несколько шагов, я снова оглянулся и на этот раз увидел голову Мартина, высунувшуюся из канавы. Похоже было, что он смотрит мне вслед, глядя на то, как я постепенно уменьшаюсь в размерах и вообще вот-вот исчезну. Мартин Финнюкейн действительно оказался хитро-затейливой личностью, с ним было интересно беседовать, к тому же он подсказал, где находится казарма, и даже сообщил, какое до нее расстояние. Я двинулся дальше и, шагая, понял: я все же немного рад, что повстречал его.
Чудаковатый тип.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Среди всех поразительных высказываний де Селби, пожалуй, самым бесподобным является его утверждение, что «путешествия и вообще любые перемещения с места на место являются галлюцинацией». Это заявление можно найти в его «Деревенском альбоме»[13], где оно соседствует с известным трактатом о плащ-палатках, этих жутких полотняных одеяниях, которые де Селби предлагал как замену обычной одежде и так ненавидимым им домам. Его теория, насколько я ее понимаю, либо начисто игнорирует, либо просто отбрасывает весь опыт, накопленный человечеством, имеющий отношение к одежде и жилищу, а также противоречит всему тому, что мне довелось узнать о жизни в сельской местности во время многочисленных прогулок по нашей округе. Человеческое существование де Селби определяет как «последовательность статических состояний», каждое из которых «длится исчезающе малое мгновение». Судя по всему, под «статическим состоянием», длящимся мгновение, де Селби понимает жизнь каждого отдельно взятого человека. Надо думать, идея эта возникла у него после того, как к нему в руки попала какая-то очень старая кинопленка, которая скорее всего принадлежала его племяннику[14]. Исходя из своей установки на статичность и мгновенность де Селби отрицает возможность какого-либо реального движения во времени и пространстве, а то, что обычно называют «прохождением» или «течением времени», он не признает вообще. Не приемлет он и какой-либо повторяемости событий одного рода, выстраивающихся в ряд, он считает, что перемещения в пространстве происходят лишь в галлюцинациях. Если некто пребывает в точке «А», разъясняет де Селби, но хочет переместиться в точку «Б», то это можно сделать лишь последовательным и исчезающе малым по времени нахождением в бесконечном количестве промежуточных точек. Таким образом, нет никакого существенного различия между тем, что происходит, пока некто пребывает в точке «А» перед началом «путешествия», и тем, что происходит, когда этот некто находится «в пути», то есть пребывает в одной из промежуточных точек. Де Селби развивает тему этих «промежуточных точек» в пространном комментарии. Неправильно было бы считать, предупреждает он, что между этими точками, расположенными на оси «А-Б» в порядке, определяемом законами теории вероятностей, имеется расстояние в столько-то сантиметров или метров. Эти точки следует рассматривать как находящиеся бесконечно близко друг от друга и как одновременно отстоящие друг от друга на расстоянии, достаточном для того, чтобы между ними можно было разместить бесконечное множество других «промежуточных» точек; между ними, в свою очередь, следует представить себе бесконечную цепь других точек, в которых будут происходить остановки – при всем этом необходимо отметить, что все эти точки не примыкают друг к другу, но расположены таким образом, что допускают размещение бесконечного множества точек между каждыми двумя последовательными точками. Де Селби считает, что «иллюзия перемещения» возникает из-за неспособности человеческого мозга («на нынешнем этапе его развития», по словам де Селби) правильным образом воспринимать и оценивать реальность этих остановок; в результате такой ограниченности своих возможностей, мозг воспринимает не одну отдельно взятую «остановку», а ряд слившихся вместе, неразличимо для мозга, множеств этих «остановок», выделяемых мозгом в плотные группы, которые в конце концов и воспринимаются им как движение. Но такое допущение очень трудно научно аргументировать; к тому же оно не согласуется с законами обычной логики, не допускающей нахождения одного и того же материального объекта одновременно в двух разных точках пространства[15]. Отсюда де Селби делает вывод о том, что всякое движение – иллюзия, и настаивает на том, что почти всякая фотография является вполне законченным подтверждением его теории.
11
В английском языке это слово, взятое почти без изменений (desideratus) из латыни, обозначает: нечто очень желаемое, недостающее; слово это употребляется очень редко и для повышения комического эффекта сохранено в псевдолатинском написании.
12
В тексте “sovereign”– «соверен», английская золотая монета достоинством в один фунт стерлингов; ныне хождения не имеет.
14
Это, очевидно, те самые кинопленки, о которых де Селби упоминает в своей книге «Счастливые часы» (с. 155), он пишет о том, что они обладают «ярко выраженным элементом статичной повторяемости», и о том, что «они невероятно скучны». Судя по всему, де Селби рассматривал эти старые пленки кадр за кадром на свет и, очевидно, полагал, что и на экране они будут представлены таким же образом, это свидетельствует о том, что де Селби совершенно не понял основного кинематографического принципа создания движущегося изображения на экране.
15
Интересно, что достижения квантовой физики демонстрируют неприменимость законов «обычной», «человеческой» логики к событиям, происходящим в микромире; так, в субатомном мире возможно «одновременное» нахождение какой-нибудь элементарной частицы сразу в двух точках пространства.