Ангелина стояла на своем.
Около двух часов ночи, перед тем как приказать конвоиру увести ее, Судрабинь предупредил:
— Жить тебе осталось до завтрашнего вечера!..
Дежурный разбудил Судрабиня утром: прибыл представитель Всеукраинской Чрезвычайной комиссии.
Утро проветривало розовые перины облаков, с которых чуть свет встала летняя ночь. Судрабинь спустился с крыльца в садик возле дома и увидел мужчину, поднявшегося со скамейки. Что за наваждение, очень знакомое лицо… До того знакомое… И в то же время твердо убежден: никогда его не видел.
Иван Иванович-старший не мог не заметить слишком пристального и недоуменного взгляда.
— Сына моего знавали. Комиссарил недолгий час у Трофимовского. — Протянул Судрабиню руку. — Покотилов, Иван Иванович.
— По каким делам направил вас мой старый друг? Надолго?
— Перво-наперво, шлет вам товарищ Лацис привет. А направлен к вам на подмогу. Заместителем вашим. Выходит, не на один день. — Иван Иванович достал мандат и подал Судрабиню.
Тот опустился на скамейку, пригласил сесть Поко-тилова. Листья яблоневой ветки бросали тень на бумагу, а солнечные лучи, пробиваясь сквозь них, вырисовывали светлые узоры бликов.
«Крупную свинью подложил Янка, — разозлился Судрабинь. — Зачем мне заместитель, да еще один из его приближенных и в такой момент?»
Подошел ординарец Судрабиня, вытянулся.
— Товарищ начальник, завтрак на столе! Судрабинь занимал кирпичный домик, в котором до революции жили какие-нибудь старосветские помещики. Когда уселись за стол, Судрабинь заметил, что в честь знакомства следовало бы пропустить по рюмочке, но он с утра не пьет.
— А у нас в ВУЧК на это зелье вообще полный карантин.
Судрабинь перевел разговор на другую тему.
— Какую линию в нашей работе мой старый друг теперь считает главной?
— Две линии рядышком стелются: одна — самая что ни на есть решительная борьба с врагом, но поимей в виду — с настоящим врагом; другая — полная революционная справедливость. Ежели задержанному две недели после посадки не предъявляется обвинение, немедля отпустить на полную свободу. Так что директива товарища Лациса — проверить этот вопрос по всем губчека и особым отделам.
— Для меня прежде всего классовая бдительность. Большой сапог оставляет глубокий след. Но без закона, конечно, нельзя, — подтвердил Судрабинь и подумал, что надо поскорее разделаться с Сорок второй.
После завтрака Судрабинь созвал сотрудников на оперативное совещание. Представил нового заместителя. Потом обратился к Покотилову:
— Товарищи знают: я враг пустой болтовни. Каждый имеет задание и проинструктирован мною. Правильно, товарищи?
— Правильно, товарищ начальник! — дружно ответили сотрудники.
«Слишком дружно», — подумал Иван Иванович. На оперативках, которые проводил Лацис, всегда возникали вопросы, разве можно заранее все предусмотреть? Обсуждали, находили наиболее правильное решение. Это была школа, где учили и воспитывали. А тут — будто вымуштрованные солдаты в строю.
Иван Иванович спросил: присутствует ли здесь секретарь партячейки товарищ Яремчук?
Неожиданно наступила тишина.
— Яремчука нет! — наконец ответил Судрабинь. — Он оказался резидентом Петлюры.
Когда все сотрудники ушли, Иван Иванович не смог сдержать свое возмущение: почему же в Киеве неизвестно про такое происшествие?
— Я написал донесение в Москву, велел снять копию для Киева, должно быть, запоздали.
— А дело Яремчука посмотреть можно? Судрабинь вспыхнул.
«С каких пор заместитель проверяет начальника?» — чуть не сорвалось с его уст. Но как ни велико было честолюбие Судрабиня, а за время, что он стал начальником, оно особенно разрослось, как ни хотел поставить Поко-тилова на место, осторожность все же взяла верх. Иронически спросил:
— Проверка?
— Не тем словом, товарищ, пользуешься. Ознакомиться хочу. Это же не простой случай — коммуниста-чекиста выбирают секретарем…
— До меня выбрали. А я, приехав, вскоре обнаружил, есть в особом отделе защитник петлюровцев и бандитов. Все время Яремчук пытался найти для них смягчающие вину обстоятельства.
— Какие же, к примеру, выставлял доводы?
— Самые пустые! Один — темный и забитый, другой — несознательный, третьего — опоили националистическим дурманом. А идти против Советской власти…
— Известно вам, что после куреневского восстания товарищ Лацис на другой день освободил больше полсотни участников, потому что кулацкий элемент именно опоил националистическим дурманом не только середняков, но даже полных незаможников. Да еще попросил выступить перед ними товарищей народных комиссаров.