— Наконец-то! — воскликнул по-латышски и задохнулся. Заговорил значительно тише, хриплым голосом, часто останавливаясь. — Умереть не мог… До твоего приезда… Ждал. Чтобы понял ты, какой глубокий след оставляет большой сапог.
Мартын остановился у его кровати. Крупное лицо Судрабиня словно усохло: запали щеки, провалились глаза, истончились губы. Злые слова, слетевшие с тонких губ, казались еще злее.
— С Гоппером был вместе. Савинкову служил. Фронт открыл с Трофимовским… Сам же его предал… Ты что молчишь?
Мартын взял стул, пододвинул Ангелиие, на другой сел сам. Ничего не ответил, подумал: «Переполнен ненавистью. Уже почти мертвец. Лишь ненавистью и живет».
— Работал на Колчака, Деникина… Уничтожал ваших… Как жалко, что эту девку… Зато твоего подручного… И ничего ты не можешь мне сделать. — Он издал странные звуки, похожие на квохтанье наседки, — это был смех. — Ни приговорить меня не можешь, ни к стенке поставить…
— Тебя история приговорила! Как и Гоппера, Савинкова, Колчака, Деникина. Тебя уже поставила к стенке, и их черед придет. За обман воздастся, за кровь нашу… Ты пытался использовать самое святое: память о детской дружбе. Не удалось. Даже после Свияжска. Кое-кого ты обвел вокруг пальца. Не отрицаю: враг ты хитрый и умный. Но поймал тебя по моему поручению мой помощник. В течение одного дня. Не надеялся, что удастся так быстро.
На мертвенном лице Судрабиня еще злобней сверкнули глаза.
— Стечение обстоятельств!
— При иных обстоятельствах поймали бы через три дня, через неделю. Кем ты уходишь на тот свет? Предателем, убийцей. И не ты один таким уходишь, весь твой класс. Обычно тем, кто на смертном одре, все прощают. Я тебе ничего не прощаю! И всем, кто остался после тебя, не прощу. Буду бороться с ними до полной победы. Ты убил его отца, — показал на Ивана Ивановича, — и он будет бороться. Ты не сумел убить ее, — протянул руку к Ангелине, — она будет бороться. Нас больше, и не только в этой палате, на всей земле!
ЭПИЛОГ
Мартын вместе с Петерсом ехал в Москву.
Деникин перешел в последнее наступление. Он получил от Англии и Соединенных Штатов Америки сотни орудий, сотни тысяч винтовок и много танков. Это было последнее наступление, но остановить его и перейти в наступление Красная Армия смогла лишь осенью.
Петерс приехал в Киев, когда городу непосредственно угрожали и деникинцы и петлюровцы.
Совет рабоче-крестьянской обороны Украины и Реввоенсовет 12-й армии создали специальный совет Киевского укрепленного района. Комендантом назначили Петерса, а членами Лациса и Ворошилова.
Петерсу и Лацису было поручено в случае необходимости сдачи Киева обеспечить порядок в городе.
Они выполнили эту тяжкую обязанность.
Чекисты всегда работали напряженно. А в эти последние дни пребывания в Киеве перешли на круглосуточный режим. Восемьсот подпольщиков должны были остаться на захваченной врагом Украине. Их подбирали сотрудники ЧК во главе с Василем Пидковой, но с каждым знакомился и беседовал Лацис.
А сколько заговоров раскрыли в эти последние дни. С приближением своих скрывавшиеся в подполье белогвардейцы и националисты изо всех сил пытались помочь им.
И все-таки тридцатого августа с последней воинской частью Мартын и Яков Петере покинули Киев. Украинская ЧК слилась с ВЧК.
Василь Пидкова остался в подполье, Арвид Граудынь под личиной барона фон Ленца продолжал действовать в деникинской разведке.
Большая часть украинских сотрудников отправилась в Гомель.
Иван Иванович и Ангелина с группой чекистов ехали в Москву в отдельном вагоне вместе с Лацисом и Петерсом. Поезд отошел днем, но сразу же все разошлись по купе и очень быстро уснули.
Едва опустившись на полку, Петерс снял туфли и вытянулся во весь рост. Он-то вместился полностью, а когда Мартын последовал его примеру, ноги уперлись в стенку.
Полежав с минуту, Петерс повернулся к нему.
— За две недели мы не успели с тобой по-человечески поговорить. Даже о Тоне некогда было спросить.
— Отправил в Москву.
— У вас все хорошо?
— А как может быть иначе?
— Не у всех же одинаково. Помнишь, как Толстой начинает «Анну Каренину»? «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».
— Сказано оригинально, афористично, но согласиться не могу. Нет похожих семей. Семья — это государство. Одна — монархия, в другой — республиканский строй; тут — и мир и благоденствие, там — междоусобица… — Мартын не закончил фразу, так как услышал посапывайте — Петерс спал. А не прошло, наверно, и пяти минут, как заснул и он.