Выбрать главу

По старому преданию, когда Ригу строили, каждый, кто ехал или шел туда, должен был принести с собой камень. У паренька сердце сжалось в камень при виде пятиэтажных громад, улиц, запруженных людьми, экипажами и повозками. Вспомнил народную песню:

Рига, Рига, город чудный,

Кто тебя таким создал?

То лифляндец подневольный

Камни на себе таскал.

Я в лаптях, мочалой сшитых,

Трижды Ригу огибал.

Баре риокские мечтали

В цепи заковать меня.

Владелец столярной мастерской не был крупным барином, но и он попытался «заковать» паренька: ремеслу не учил, а на побегушках Янис спозаранку и допоздна. Убирай, подметай, носи воду, доставляй заказчикам мебель, нянчи ребенка — и все за скудные харчи. Хозяин не платил ни копейки.

Зато подружился с подмастерьем Петром Тенчем, который первый рассказал ему, что такое социализм.

Не представлял Янис, что могут быть такие люди, как Петр.

Они спали в мастерской. В первую же ночь Янка проснулся, видит: Петр ходит в одних грубошерстных носках, чтобы не слышно было, держит перед собой книжку и что-то бубнит. Потом вдруг стал на голову и простоял минут пять. Янка в недоумении: что с ним? А тот «пустился на ноги, прошагал в угол, подхватил две гири и начал их выжимать. Затем снова за книжку, снова неслышно — вперед и назад — по мастерской.

— Что ты не ложишься? — спросил Янка.

— Французский учу.

— А зачем ты — на голове? Зачем гири?

— На голове, чтобы кровь приливала к мозгу и спать пе хотелось. А гирями силу себе прибавляю. Человек должен быть образованным и сильным. По ночам я учусь.

— А спишь когда?

— От трех до шести.

— Три часа?

— Мне хватает. Другого времени нет, а знать нужно много. Я тебе тоже дам книги.

Петр не курил, не пил, у него была цель — знания. А потом он посвятил Яниса в главную цель своей жизни…

Да, Лацису везло на партийных товарищей. Всех их отличала такая преданность революции, что перед цёю отходило на задний план, стушевывалось все остальное.

Николая Ильича Подвойского в революционеры посвятил сам Ленин.

В октябре 1905 года Подвойский, который был членом подпольного Ярославского комитета РСДРП, шел во главе демонстрации ярославских рабочих и студентов. По приказу губернатора на них обрушились казаки и черносотенцы. Подвойского не только избили ногами, палками, камнями; он получил семнадцать ран. Пострадавшим пришло письмо от Ленина, где он писал, что демонстранты — настоящие революционеры и должны гордиться, что пострадали за дело рабочего класса. Этим они приняли посвящение в солдаты революции.

Позже, после свержения царя, в партийном билете, выданном Николаю Ильичу, в графу «социальное положение» по его просьбе были внесены эти ленинские слова: «Солдат революции». На самом деле солдат революции Подвойский был одним из главных ее командиров.

Когда Лацис впервые увидел его, высокого, стройного, такого стройного, каким может быть лишь кадровый офицер, он решил, что тот, несомненно, из военных, «военная косточка». И дело было не только в выправке, он обнаруживал самые глубокие познания в военном искусстве. Недаром Подвойский возглавил военную организацию большевиков, был председателем Военно-революционного комитета. Оказалось, однако, что Николай Ильич ни дня не служил в армии. Ни единого.

Лациса это так поразило, что он не мог не поинтересоваться: откуда же все это у штатского человека?

Николай Ильич рассказал, что он сидел в петербургской тюрьме вместе с руководителями Свеаборгского и Кронштадтского восстаний. Они подробно анализировали причины провала восстаний и главной из них считали отсутствие квалифицированного военного руководства. Выходит, нужно загодя учиться, решил тогда Подвойский. Немало была удивлена тюремная администрация, когда с воли ему стали поступать уставы, учебники, изданные курсы лекций, прочитанные в Академии Генерального штаба.

Из года в год он учился, читал не только отечественную, но и иностранную литературу по военным вопросам. Стремление проникнуть во все тайны военного искусства стало для него так органично, что Николай Ильич и внешне преобразился — появились и стройность и выправка, словно его с детства муштровали в кадетском корпусе.

Сейчас они сидели не просто в большом, а в огромном кабинете, где стояли глубокие кожаные сургучной окраски кресла, но Подвойский сидел на обыкновенном стуле, который никак не гармонировал с роскошным гарнитуром. Он не привык и не терпел мягкие сиденья, как и спать не любил на перине, простая койка — самое хорошее для него ложе. А вот Мартын Лацис чуть ли не утонул в кресле. Положив обе руки на подлокотники, он подался вперед, будто хотел лучше вглядеться в лицо Подвойского.