Она и сказала.
– Стыдно врать, Наталья Пашкова. Ну когда ты была в Нью-Йорке? С кем?
Наталья рада была сквозь землю провалиться: действительно – черт ее дернул сказать это, но слово, что воробей: вылетит – не поймаешь.
– Была… ей-богу, была… Позавчера… с папой.
Ложь, сплошная ложь: и папы у нее нет, и позавчера она была, как и сегодня, в школе, и до Нью-Йорка три недели езды.
Наталья Пашкова легко, без усилий, разоблачается всем классом и, плачущая, растерянная, окруженная общим молчаливым презрением, – погружается в ничтожество.
– Так вот, дети, если бы кто-нибудь из вас был бы в Нью-Йорке, он бы увидел огромные многоэтажные дома, сотни несущихся вагонов трамвая, электричество, подъемные машины, и все это – благодаря культуре. Благодаря тому, что пришли образованные люди. А знаете, сколько лет этому городу? Лет сто – полтораста – не больше!!
– А что было раньше там? – спросил Рюхин Андрей, выгибая натруженную работой спину так, что она громко затрещала: будто орехи кто-нибудь просыпал.
– Раньше? А вот вы сравните, что было раньше: раньше был непроходимый лес, перепутанный лианами. В лесу – разное дикое зверье, пантеры, волки; лес переходил в дикие луга, по которым бродили огромные олени, бизоны, дикие лошади… А кроме того, в лесах и на лугах бродили индейцы, которые были страшнее диких зверей – убивали друг друга и белых и снимали с них скальп. Вот вы теперь и сравните, что лучше: дикие поля и леса со зверьем, индейцами, без домов и электричества или – широкие улицы, трамвай, электричество и полное отсутствие диких индейцев?!
Учительница одним духом выпалила эту тираду и победоносно оглядела всю свою команду: что, мол, съели?
– Вот видите, господа… И разберите сами: что лучше – культура или такое житье? Ну, вот ты, Кругликов Капитон… Скажи ты: когда, значит, лучше жилось – тогда или теперь?
Кругликов Капитон встал и после минутного колебания пробубнил, как майский жук:
– Тогда лучже.
– Что?! Да ты сам посуди, чудак: раньше было плохо, никаких удобств, всюду звери, индейцы, а теперь дома, трамваи, подъемные машины… Ну? Когда же лучше – тогда или теперь?
– Тогда.
– Ах ты господи… Ну вот ты, Полторацкий, – скажи ты: когда было лучше – раньше или теперь?
Полторацкий недоверчиво, исподлобья глянул на учительницу (а вдруг единицу вкатит) и уверенно сказал:
– Раньше лучше было.
– О бог мой!! Слизняков, Гавриил!
– Лучше было. Раньшее.
– Прежде всего – не раньшее, а раньше. Да что вы, господа, – затмение у вас в голове, что ли? Тут вам и дома́, и электричество…
– А на что дома́? – цинично спросил толстый Фитюков.
– Как на что? А где же спать?
– А у костра? Завернулся в одеяло и спи сколько влезет. Или в повозку залезь! Повозки такие были. А то подумаешь: дома́!
И он поглядел на учительницу не менее победоносно, чем до этого смотрела она.
– Но ведь электричества нет, темно, страшно…
Семён Заволдаев снисходительно поглядел на разгорячившуюся учительницу…
– Темно? А костер вам на что? Лесу много – жги сколько влезет. А днем и так себе светло.
– А вдруг зверь подберется.
– Часового с ружьем нужно выставлять, вот и не подберется. Дело известное.
– А индейцы подберутся сзади, схватят часового да на вас…
– С индейцами можно подружиться. Есть хорошие племена, приличные…
– Делаварское племя есть, – поддержал кто-то сзади. – Они белых любят. В крайнем случае можно на мустанге ускакать.
Стриженые головы сдвинулись ближе, будто чем-то объединенные, – и голоса затрещали, как сотня воробьев на ветках акации.
– А у городе у вашем одного швейцара на лифте раздавило… Вот вам и город.
– А у городе мальчик недавно под трамвай попал!
– Да просто у городе у вашем скучно – вот и все, – отрубил Слизняков Гавриил.
– Скверные вы мальчишки, просто вам не приходилось быть в лесу среди диких зверей – вот и все.
– А я была, – пискнула Наталья Пашкова, которую не оставлял в покое школьный бес.
– Врет она, – загудели ревнивые голоса. – Что ты все врешь да врешь. Ну если ты была – почему тебя звери не съели, ну, говори!
– Станут они всякую заваль[13] лопать, – язвительно пробормотал Кругликов Капитон.
– Кругликов!
– А чего же она… Вы же сами говорили, что врать – грех. Врет, ей-богу, все время.