А л е к с а н д р (ноет).Ну а если спросят? Что я им скажу тогда? Что?
П и н с к и й. Скажешь, что подтерся по ошибке... (Взрывается.) Да кто там тебя спросит, обалдуй с Покровки? Кому ты там нужен? Паспорт отберут, и весь разговор... Слушайте, панове, а может, паспорт не брать с собой? Ну потерял я паспорт, начальник! Еще в прошлом годе потерял! По пьяному делу! А?..
Б а з а р и н (неприязненно).По-моему, это противозаконно. Обман властей.
П и н с к и й. Ах-ах-ах! Власти обманул, гадкий мальчик! Власть к нему со всей душой, а он, пакостник, взял ее — и обманул! Дед плачет, бабка плачет...
К и р с а н о в. Да нет, не в этом же дело, Шура. Противно же это, мелко... Лганье какое-то семикопеечное... У тебя получается, что если власть у нас подоночная, так и мы все должны стать подонками...
П и н с к и й. Ну нет так нет, я же не настаиваю. Я только хотел бы подчеркнуть, что чистенький, подлинненький паспортишко где-нибудь в хорошеньком загашнике — это вещь архиполезная, государи мои!..
Из прихожей, из коридора, ведущего в комнату Сергея, доносятся топот и шарканье, слышится голос Артура: «Ничего, ничего, пошли, не упирайся...» И вот Артур появляется в гостиной, таща за собой за руку вяло сопротивляющегося Сергея.
А р т у р. Вот, я его вам привел. (Сергею.)Говори, закаканец! Ведь тебе же хочется это сказать. Ну! Говори!
С е р г е й (смущенно и сердито).Отстань, африканец, отпусти руку! Не делай из меня попугая.
А р т у р (отпускает его).Я тебя прошу: скажи. Думай что хочется; делай что хочется; и говори что хочется!..
К и р с а н о в. С е р г е й, что ты еще натворил?
С е р г е й (моментально окрысившись).Да ничего я не натворил! Сразу — натворил! (Артуру.)Говорил же я тебе, сундук кучерявый...
А р т у р. Станислав Александрович, я вас очень прошу: ну помолчите вы несколько минут! Почему вы никогда не чувствуете, когда надо помолчать? Вам надо помолчать, а вы все норовите поскорее принять меры, даже и не попытавшись узнать, в чем дело... (Сергею.)Будешь говорить? Нет? Тогда я скажу. Понимаете, он испытал жалость. Мы там сидели как люди, ловили кайф, и было все нормально, и вдруг он сказал: мы вот сидим здесь с тобой, а они там — одни, и помирают со страху, и у них ведь теперь ничего не осталось... Я удивился, а он сказал: у них на старости лет осталась одна погремушка — ихняя демократия и гласность, а теперь вот у них и это отбирают. Потрясли перед носом и тут же отобрали. Насовсем. Он сказал: мне их жалко, мне до того их жалко, что даже плакать хочется. И я увидел, что он плачет...
С е р г е й. Не было этого! Хватит ерундить-то!
А р т у р. Было это, Серый, было! Ты уже этому не веришь, я и сам-то не верю, хотя ведь и пяти минут не прошло, да только — было! И я тогда вдруг понял: это минута добра. Бывает момент истины, знаете? — а это была минута добра. И я опять удивился: как же так? Откуда же оно взялось, это добро? Да еще целая минута! Через какую щель оно проползло? И кто его сюда пропустил? И вообще, при чем тут я? И я сказал ему: не бери в голову, Серый! Они получили только то, что сами хотели получить,— ни рюмкой больше, ни рюмкой меньше. А он мне сказал: ну и что же? Тем более они несчастны, и еще больше их от этого жалко... Я снова попытался объяснить ему, что вы уже сделали свой выбор... неважно — почему, неважно — как... но сделали! И тогда он сказал... Он согласился со мной и сказал: да, сделали, но, боже мой, до чего же это жалкий выбор! И тут жалость охватила и меня тоже. Я схватился было за бутылку, но сразу же понял: нельзя. Я подумал: вы тоже должны узнать об этом... Теперь-то я вижу, что сделал глупость, никому из вас этого не надо, но — все равно. Это была минута добра. Очень большая редкость в нашей жизни.
Воцаряется неловкое молчание. И вдруг Зоя Сергеевна подходит к Артуру и целует его, а затем целует Сергея.
С е р г е й. Ну... что ты, мама? Ну что ты? Ничего! Все будет нормально.
Б а з а р и н (сварливо).Минуточку, минуточку...
П и н с к и й. Олег Кузьмич, помолчите, ради бога.
Б а з а р и н. Нет уж, пардон! Я благодарен молодому поколению за те добрые чувства, которые вызывал у него целую минуту...
К и р с а н о в. Боже мой, какая зануда!.. Кузьмич!
Б а з а р и н. Нет уж, позволь. Молодые люди мягко упрекают нас в том, что мы сделали не тот выбор. Оч-чень хотелось бы знать, какой выбор сделали бы молодые люди, если бы им принесли аналогичные повестки? «Нигилисты города Питера»!
С е р г е й. Но ведь не принесли же!
Б а з а р и н. Но ведь могли принести? И может быть, еще принесут!
С е р г е й. А вот не могли! И не принесут! Вы этого не понимаете. Приносят тем, кто сделал выбор раньше,— ему еще повестку не принесли, а он уже сделал выбор! Вот маме повестку не принесли. Почему? Потому что плевала она на них. Потому что, когда они вербовали ее в органы в пятьдесят пятом, она сказала им: нет! Знаете, что она им ответила? Глядя в глаза! «Я люблю ходить в ведро, заносить над ним бедро...» И вся вербовка! И когда в партию ее загоняли в шестьдесят восьмом, она снова сказала им: нет! «Да почему же нет, Зоя Сергеевна? Что же, в конце концов, для вас дороже — Родина или семья?» А она им, ни секунды не размышляя: «Да конечно же семья». И все. А вот вы, Олег Кузьмич, в партию рвались, как в винный магазин, извините за выражение...
К и р с а н о в (грозно).Сергей!
С е р г е й. Папа, я же извинился. И я вообще ничего плохого сказать не хочу. Ни про кого. Я только одно вам объясняю: выбор свой люди делают ДО повестки, а не ПОСЛЕ.
К и р с а н о в. Это я, спасибо, понял. Откуда только ты все это про нас знаешь, вот чего я не понял.
С е р г е й. Знаю. Мы вообще много про вас знаем. Может быть, даже все. Мы же всю жизнь ходим возле вас, слышим вас, наблюдаем вас, хватаем ваши подзатыльники и поэтому знаем все. Про ваши ссоры, про ваши тайны, про ваши болезни...
А р т у р. Про ваши развлечения...
С е р г е й. Про ваши неудачи, про ваши глупости...
А р т у р. Про ваши аборты...
С е р г е й. Мы только стараемся все это не брать в голову, не запоминать, но оно само собой запоминается, лучше любого школьного урока, хоть сейчас вызывай к доске...
П и н с к и й (вкрадчиво).Я так понимаю, что минута добра благополучно истекла...
С е р г е й. Дядя Шура, я ведь извинился... Артур, пойдем отсюда. Я же говорил тебе, что все кончится скандалом...
К и р с а н о в. Да сиди уж ты... жалостливый. Не будет тебе никакого скандала. Не до скандалов нам сейчас.
Б а з а р и н (отдуваясь).Да уж какие тут могут быть скандалы... Я только хотел напомнить молодым людям, что прийти за ними могут и без всяких повесток.
П и н с к и й. Представляете, открывается вот эта дверь, и входят трое в штатском...
А р т у р (мотает головой).Нет. Не входят.
П и н с к и й. Почему же это?
Вместо ответа Артур молниеносным движением выхватывает из-за спины большой никелированный револьвер и становится в классическую позу: широко расставленные, согнутые в коленях ноги, обе руки, сжимающие револьвер, вытянуты вперед и направлены в зрительный зал. «Пух, пух, пух»,— произносит он, поворачиваясь корпусом слева направо и посылая воображаемые пули веером. Потом тем же неуловимым движением забрасывает револьвер за спину и выпрямляется.
А р т у р. Вот почему. Зачем, спрашивается, им с нами связываться? Мы опасны. С нас гораздо спокойнее снять деньгами.
Б а з а р и н (ошеломленно).Позвольте, откуда у вас оружие?
А р т у р (широко улыбаясь).Из республики Замбия. Папа прислал.
П и н с к и й (настороженно).Настоящий?
А р т у р. Нет, конечно. Пугач.
П и н с к и й (многозначительно).Гм... Ну естественно... Рэкетиров отпугивать... Да и вообще...
С е р г е й (с чувством).Дядя Шура Пинский! Я вас люблю.