Он осклабился.
— Я его друг. Самый близкий в этом городе. Можно сказать, друг детства.
— Это очень трогательно,— сказал я.— А вот я — его родственник. Все равно что брат. Давайте вместе зайдем и вместе посмотрим, что могут сделать для бедняги Римайера его друг и его брат.
— Может быть, брат уже сделал для Римайера достаточно?
— Ну что вы... Я только вчера приехал.
— А у вас нет здесь случайно других братьев?
— Я думаю, их нет среди ваших друзей,— сказал я.— Римайер — исключение...
Пока мы несли всю эту чушь, я внимательно его рассматривал. Он не выглядел слишком уж ловким человеком, даже если учесть мое больное плечо. Но он все время держал руку в кармане, и хотя я был почти убежден, что он не станет стрелять в отеле, рисковать мне не хотелось. Тем более что мне приходилось слышать о квантовых разрядниках ограниченного действия.
Мне много раз ставили в упрек, что мои намерения отчетливо видны на моей физиономии. А Оскар, по-видимому, был достаточно проницательным человеком. С другой стороны, в карманах у него ничего подходящего явно не было, и руки в карманах он держал зря. Он отступил от двери и сказал:
— Заходите...
Мы вошли. Римайер действительно был плох. Он лежал на кушетке, накрытый сорванной портьерой, и неразборчиво бредил. Стол в номере был перевернут, посредине комнаты валялась в луже спиртного разбитая бутылка, и всюду была разбросана смятая мокрая одежда. Я подошел к Римайеру и сел так, чтобы не терять из виду Оскара, который встал у окна, опершись задом на подоконник. Глаза у Римайера были открыты. Я наклонился над ним.
— Римайер,— позвал я.— Это я, Иван. Ты узнаешь меня?
Он тупо глядел мне в лицо. На подбородке у него виднелась под щетиной свежая ссадина.
— Ты уже там...— пробормотал он.— Рыбарей... Чтобы долго... Не бывает... Ты не обижайся... Мешал очень... Не терплю...
Это был бред. Я посмотрел на Оскара. Оскар жадно слушал, вытянув шею.t
— Нехорошо, когда просыпаешься...— бормотал Римайер.— Никому... просыпаться... Начинают... Тогда не просыпаться...
Оскар не нравился мне все больше и больше. Мне не нравилось, что он слушает бред Римайера. Мне не нравилось, что он оказался здесь раньше меня. И еще мне не нравилась ссадина на подбородке Римайера, совсем свежая. Рыжая морда, подумал я, глядя на Оскара, как же от тебя избавиться?
— Надо вызвать врача,— сказал я.— Почему вы не вызвали врача, Оскар? По-моему, это делириум тременс...
Я сейчас же пожалел о сказанном. От Римайера, к моему немалому изумлению, совсем не пахло спиртным, и Оскар, очевидно, хорошо знал это. Он ухмыльнулся и спросил:
— Делириум тременс? Вы уверены?
— Нужно немедленно вызвать врача,— повторил я.— И сиделок.
Я опустил руку на телефонную трубку. Он моментально подскочил ко мне и положил ладонь на мою руку.
— Зачем же вы? — сказал он.— Давайте лучше я вызову врача. Вы тут человек новый, а я знаю отличного врача.
— Ну какой там у вас врач...— возразил я, глядя на ссадину у него на костяшках пальцев. Эта ссадина тоже была свежая.
— Отличный врач. Как раз специалист по белой горячке.
— Вот видите,— сказал я.— А может быть, у Римайера и нет никакой белой горячки.
Римайер вдруг сказал:
— Так я велел... Альзо шпрахт Римайер... Наедине с миром...
Мы оглянулись на него. Он говорил высокомерно, но глаза его были закрыты, а лицо в складках дряблой серой кожи казалось жалким. Сволочь, подумал я про Оскара, имеет наглость торчать здесь. У меня вдруг мелькнула дикая мысль, показавшаяся мне в тот момент очень удачной: свалить Оскара толчком в солнечное сплетение, связать и заставить немедленно выложить все, что он знает. Знает он, вероятно, много. А может быть, и все. Он смотрел на меня, и в его бледных глазах были страх и ненависть.
— Хорошо,— сказал я.— Пусть врача вызовет портье.
Он убрал руку, и я позвонил портье. В ожидании врача я сидел возле Римайера, а Оскар ходил из угла в угол, перешагивая через лужу спиртного. Я следил за ним краем глаза. Он вдруг нагнулся и поднял что-то с пола. Что-то маленькое и пестрое.
— Что это там? — спросил я равнодушно.
Он поколебался немного, а затем бросил мне на колени плоскую коробочку с пестрой этикеткой.
— А,— сказал я и поглядел на Оскара,— «Девон».
— «Девон»,— отозвался он.— Странно, что здесь, а не в ванной, правда?
Черт, подумал я. Пожалуй, я был слишком зелен, чтобы драться с ним в открытую. Я еще слишком мало знал.
— Ничего странного,— сказал я наобум,— Вы ведь, кажется, распространяете этот репеллент. Наверное, это образец, который вывалился у вас из кармана.
— У меня из кармана? — Он страшно удивился.— А, вы имеете в виду, что я... Но я уже давно выполнил все поручения и теперь просто отдыхаю.— Он помолчал.— Но, если вы интересуетесь, я мог бы помочь.
— Это очень интересно,— сказал я,— Я посоветуюсь...
Тут, к сожалению, дверь распахнулась, и появился врач в сопровождении двух сестер.
Врач оказался человеком решительным. Он жестом убрал меня с кушетки и отбросил портьеру, которой был накрыт Римайер. Римайер лежал совершенно голый.
— Ну конечно...— сказал врач.— Опять...— Он поднял Римайе-ру веки, оттянул ему нижнюю губу, пощупал пульс.— Сестра, кордеин... И вызовите горничных, пусть вылижут эту конюшню до блеска...— Он выпрямился и посмотрел на нас.— Родственники?
— Да,— сказал я. Оскар промолчал.
— Вы нашли его уже без сознания?
— Он лежал и бредил,— сказал Оскар.
— Это вы перенесли его сюда?
Оскар помедлил.
— Я только укрыл его портьерой,— сказал он.— Когда я пришел, он лежал, как сейчас. Я боялся, что он простудится.
Врач некоторое время смотрел на него, потом сказал:
— Впрочем, это безразлично. Вы можете идти. Оба. С ним останется сиделка. Вечером можете позвонить. Всего хорошего.
— А что с ним, доктор? — спросил я.
Врач пожал плечами.
— Ничего особенного. Переутомление, нервное истощение... Кроме того, он, по-видимому, слишком много курит. Завтра он станет транспортабельным, и тогда увезите его домой. У нас ему оставаться вредно. У нас слишком весело. До свидания.
Мы вышли в коридор.
— Пойдемте выпьем,— предложил я.
— Вы забыли, что я не пью,— заметил Оскар.
— Жаль. Вся эта история меня так расстроила, что хочется выпить. Римайер всегда был таким здоровяком...
— Ну, в последнее время он сильно сдал,— сказал Оскар осторожно.
— Да, я с трудом узнал его, когда вчера увидел...
— Я тоже,— сказал Оскар. Он не верил ни одному моему слову. Я ему тоже.
— Где вы остановились? — спросил я.
— Здесь же,— сказал Оскар.— Этажом ниже, восемьсот семнадцатый номер.
— Жаль, что вы не пьете. Мы бы могли посидеть у вас и хорошо поговорить.
— Да, это было бы неплохо. Но, к сожалению, я очень спешу.— Он помолчал.— Знаете что, дайте мне ваш адрес, завтра утром я вернусь и зайду к вам. Около десяти — вас устроит? Или вы позвоните мне...
— Отчего же...— сказал я и дал ему свой адрес.— Честно говоря, меня очень интересует «Девон».
— Я думаю, мы сумеем договориться,— сказал Оскар.— До завтра.
Он сбежал по лестнице. Он действительно, по-видимому, спешил. А я спустился на лифте в вестибюль и дал телеграмму Марии: «Брату очень плохо чувствую себя одиноким бодрюсь Иван». Я и в самом деле чувствовал себя одиноким. Римайер снова вышел из игры — по крайней мере на сутки. Единственный намек, который он мне дал,— это совет насчет рыбарей. Ничего определенного у меня не было. Были рыбари, которые обитают где-то в Старом Метро; был «Девон», который, возможно, каким-то боком касался моего дела, но с тем же успехом мог не иметь к нему никакого отношения; был Оскар, явно связанный с «Девоном» и с Римайером, фигура достаточно неприятная и зловещая, но, несомненно, лишь одна из множества неприятных и зловещих фигур на местных безоблачных горизонтах; был еще какой-то Буба, снабдивший «Девоном» пористый нос... В конце концов, я здесь всего сутки, подумал я. Время есть. И на Римайера, в конце концов, можно еще рассчитывать, и Пека, может быть, удастся найти... Я вдруг вспомнил вчерашнюю ночь и дал телеграмму Зигмунду: «Концерт самодеятельности двадцать восьмого подробности не знаю Иван». Потом я подозвал портье и спросил, как быстрее пройти к Старому Метро.