— Вы почему же ко мне сами за помощью не пришли? Вы ведь голодаете?
— Нет, я каждый день обедаю. Честное слово, Александр Константинович.
— Вы напрасно отпираетесь, Розалия Григорьевна. Мы расспросили ваших подруг и знаем, что вы обедаете на четыре копейки в день. Благо хлеба дают сколько угодно, а то ведь так и заболеть можно!
Девушка молчит. Ее бледное лицо постепенно заливает краска. Смущенный тем, что задел ее гордость, Глазунов также умолкает.
— Ну, ладно,— снова говорит он, — назначаю вам стипендию 25 рублей в месяц.
Роза догадывается, что, как и многим другим, ее стипендия будет выплачиваться из жалованья самого директора. Растерянная неожиданностью всего происшедшего, она некоторое время молчит, а потом, собравшись с духом, произносит почти шепотом:
— Спасибо вам, большое спасибо. Вы как отец родной для всех нас.
Александр Константинович задумчиво смотрит на девушку и, как обычно, тихо, будто глотая конец фразы, говорит:
— Вы еще молоды и жаждете учиться. Так учитесь быть внимательной к людям. С этим тоже не рождаются.
Началом творческой деятельности Глазунова считалось 17 марта 1882 года — тот день, когда впервые прозвучала его первая симфония. 25-летие блестящего дебюта композитора решено было отметить торжественным празднованием, и комитет, организованный под руководством Римского-Корсакова, подготовил программу вечера, которая оказалась очень обширной.
27 января в зале Дворянского собрания были устроены симфонический концерт и чествование композитора. Появление на эстраде Александра Константиновича сопровождалось музыкой «Встречи», специально написанной к этому случаю Лядовым. Потом на сцену под предводительством Римского-Корсакова вышло сорок депутаций. Их представители зачитали адреса и телеграммы, в которых композитор назывался «славой и гордостью России», «главной русской школы инструментальной музыки».
В концертном отделении были исполнены первая и восьмая симфонии Глазунова, а Шаляпин, который также находился на концерте, спел экспромтом его «Вакхическую песню».
Когда же Александр Константинович покидал эстраду, звучала «Здравица» Римского-Корсакова.
В открытом письме, которое было опубликовано в «Русской музыкальной газете», композитор выразил «самую глубокую благодарность» Римскому-Корсакову и Комитету, устроившему такое торжественное празднование его юбилея. «Чувства, пережитые мною в эти высокознаменательные для меня дни, — писал Александр Константинович, — никогда не изгладятся из моей памяти. Я могу сравнить их разве только с тем глубоким нравственным потрясением, которое я пережил еще в юношеском возрасте, когда 25 лет тому назад, в том же зале Дворянского собрания, впервые услышал в красках оркестра мою первую симфонию».
В этом же году Глазунову было присвоено звание доктора Кембриджского и Оксфордского университетов. Для возведения в сан Александр Константинович выехал в Кембридж.
В один из светлых июньских дней 1907 года награжденные собрались в особом помещении, где в присутствии профессоров и административных лиц произошло облачение в докторский костюм, состоящий из обшитой бархатом белой шелковой мантии и черного бархатного берета.
Потом под предводительством церемониймейстера все направились через огромный двор в зал. Награжденные расселись на эстраде, и оратор произнес речь, в которой на латинском языке перечислил заслуги каждого. Церемониймейстер с булавой подвел Александра Константиновича к канцлеру, который опять на латинском языке сказал:
— Во имя отца и сына и святого духа объявляю тебя доктором.
Студенты, находившиеся в это время на хорах, спустили Глазунову на ниточке маленькую балерину — символ «Раймонды».
Затем все возвратились в первое помещение, где через полчаса состоялся торжественный завтрак. В конце его, соблюдая установленный обычай, все по очереди пили из огромного старинного кубка, передавая его затем по всему столу. На этом, как говорил композитор, «лестная, сладкая, но все же мучительная трепка» юбилейных торжеств была закончена.
В 1914 году исполнялось 100 лет со дня рождения Лермонтова. К празднованию этого юбилея стали готовиться за несколько лет. В Мариинском театре было решено возобновить «Маскарад». Долгие годы эта гениальная пьеса считалась малоудачной и несценичной, поэтому театр, дерзнувший поколебать установившееся ошибочное мнение, готовил драму с особенной любовью и тщательностью. «Биржевые ведомости» потом писали: «За пять лет г. Мейерхольд устроил до 200 репетиций, не считая отдельных ансамблевых занятий... Два года А. К. Глазунов работал над заказанной ему музыкой...»