Один за другим уходили из жизни его друзья и соратники. Десятилетие, начавшееся смертью Стасова, вспоминалось как цепь невозвратимых потерь. Не стало Римского-Корсакова, Балакирева, Лядова, Танеева. Эти утраты острой болью отзывались в сердце и уносили с собой частицу и его жизни.
Александр Константинович не обзавелся семьей и теперь почувствовал себя очень одиноким. Поэтому, когда в 1918 году в Петроград приехала семья покойного Александра Николаевича Скрябина, с которым Глазунова связывала когда-то большая дружба, он пригласил ее поселиться у себя.
Большой холостяцкий дом Глазунова наполнился звонкими юношескими голосами и неистощимой веселостью. Казалось, что и сам гостеприимный хозяин помолодел.
Обе дочери Александра Николаевича, Леночка и Маруся, учились в консерватории. Их соученик, Владимир Софроницкий, с увлечением играл Скрябина и ухаживал за Леночкой. В 1920 году они поженились. Александр Константинович был на их свадьбе посаженым отцом. Из консерваторской церкви, где происходило венчание, он вел жениха и невесту к себе домой на праздничный ужин, и прохожие оборачивались, наблюдая за этим шествием.
Свадебное угощение было чрезвычайно скромным, но в то время казалось роскошным. Оно состояло из селедки с черным хлебом, котлет и чая, подслащенного сахарином.
После того как все встали из-за стола, Александр Константинович подошел к роялю и стал играть вальсы, под которые молодежь с увлечением танцевала. Потом он тоже принимал участие во всех играх, бегал, хотя порой это было ему тяжело. Обычным тихим голосом, как бы «глотая» конец фразы, рассказывал смешные истории: «Один раз спрашиваю ученика на экзамене: «Сколько симфоний написал Бетховен?» А он говорит: «Три: Героическую, Пасторальную и Девятую».
Иногда за роялем Глазунова сменял Володя. Он играл современные танцы, а потом импровизировал на тему популярной в то время песенки «По улицам ходила большая крокодила».
Жена Александра Николаевича Скрябина, Вера Ивановна, была в это время уже смертельно больна. Она вскоре умерла, и дом Глазунова снова опустел. Александр Константинович лишился еще одного большого друга.
Несмотря на все трудности двадцатых годов — холод, голод, настроение советских людей было приподнятым. «...Профессора, обросшие бородами, в валенках и пледах, писали удивительные книги. Прозрачные от голода поэты сочиняли стихи о любви и революции»[19].
Глазунов работал в консерватории не только днем, но и ночью. По ночам в Малом зале консерватории устраивались перед выпускными экзаменами репетиции, так как дневного времени для всех не хватало.
Кроме учащихся, эти репетиции посещало три человека: педагог класса (чаще всего это был пианист Лев Владимирович Николаев), Глазунов и настройщик — Ефим Карпович Корзун. Ефиму Карповичу было уже более ста лет, однако держался он очень прямо и чувствовал себя прекрасно. Он любил рассказывать о том, как сопровождал в концертных поездках самого Антона Григорьевича Рубинштейна и как в одну из этих поездок видел Листа.
Репетиции происходили в холодном полутемном зале. Зеленая керосиновая лампочка стояла на рояле и нервно подпрыгивала, «пугаясь» бурных аккордов.
Спать никому не хотелось, и уже под утро молодежь отправлялась смотреть разводку мостов. Александр Константинович медленно возвращался домой.
После концерта Николаев приглашал учеников к себе. За столом в дружеской беседе еще раз обсуждались выступления, играли на рояле, шутили, танцевали. Все любили такие вечеринки, тем более что на них неизменно бывал Глазунов, который, как всегда, держался очень просто.
— Глазунчик наш похож на огромного ребенка, — говорили, глядя на него, ученики.
Было в нем удивительное обаяние и трогательность, вызывавшие чувство нежности.
С 1918 года Александр Константинович снова возобновил дирижерскую деятельность. Зимние и летние сезоны начинались его концертами. Рецензенты писали: «Впечатление углубленной сосредоточенности, мягкие вялые жесты... простота и при этом совершенное владение оркестром, умение сказать намеком... Появление Глазунова на эстраде было встречено бурей аплодисментов, зал встал как один человек, оркестр дважды исполнил величание, поднесены были цветы, порывы аплодисментов во время исполнения и нескончаемые овации после».