Я глубоко тронут теми похвалами, которые пришлось сегодня услышать, но боюсь, что они чрезмерны. Силы мои уже иссякли, и я не знаю, удастся ли мне еще что-нибудь создать.
Но я хочу воспользоваться этим случаем, чтобы попросить помощи для консерватории.
Все зааплодировали, засмеялись, и Луначарский обещал сделать все, что будет возможно.
После торжественной части состоялся концерт, и композитор, очень утомленный от волнения, все же продирижировал своей седьмой симфонией, а затем недавно организованный Первый симфонический оркестр без дирижера (Персимфанс) исполнил его скрипичный концерт (солист Н. Мильштейн) и концертный вальс.
Вслед за Москвой эстафету чествования Глазунова подхватил Петроград. Журнал «Артист» писал:
«Долго перекатывался гул несмолкаемых аплодисментов по залу, когда на эстраду поднялся славный мастер. с именем которого связывается гордость и достоинство отечественной музыки. Глазунов для нас — живой символ русского музыкального творчества в его наиболее совершенном выражении».
Шестого ноября композитору были присвоено звание народного артиста республики.
8 января 1923 года состоялся юбилейный спектакль «Раймонды». Чтобы отвести внимание от себя, Глазунов предложил превратить этот спектакль в праздник рабочих сцены. Весь сбор со спектакля шел в их пользу.
В этот вечер декорации менялись при поднятом занавесе, и оформление сцены ко второму действию, выполненное за семь с половиной минут, вызвало восторженные аплодисменты публики.
1925 год тоже был для композитора юбилейным: 29 июля Александру Константиновичу исполнилось шестьдесят лет, а 5 декабря — двадцать лет пребывания на посту директора консерватории. И эти даты широко отмечались.
Обед, устроенный у Глазунова в эти дни, ученик и друг Александра Константиновича М. О. Штейнберг назвал «большим фестивалем». Среди приглашенных были не только друзья композитора — пианисты Лавров, Николаев, художник Бенуа, но даже английский и германский консулы.
За столом было оживленно и шумно, произносились торжественные тосты, но Александр Константинович был молчаливым. Ему вспоминались дни рождения его молодости, которые он проводил в кругу своих любимых учителей. С потерей их он не мог примириться до сих пор. Глубокая привязанность, связывавшая его с Римским-Корсаковым, наполняла их отношения таким теплом, которое не мог заменить ему уже никто. Как много было у них общего. И светлое отношение к жизни, и безграничная любовь к русской природе, русским песням и наигрышам!
А их большая дружба? Ну кто еще мог написать ему письмо, такое искренне восторженное, какое он получил от Николая Андреевича в 1902 году? «Дорогое, дражайшее Маэстро, великолепное, превосходное Маэстро! Поздравляю вас с днем Вашего рождения, поздравляю с этим днем Константина Ильича и Елену Павловну, а более всех поздравляю себя с тем, что в этот день уродилось на свет великолепное, превосходное, а для меня дражайшее Маэстро. И что было бы: если бы не было этого Маэстро? не было бы ни «Раймонды», ни симфоний, и много другого не было бы; не было бы и тех вещей, которые еще предстоят впереди...»
...А дни рождения Римского-Корсакова, Стасова, Беляева? Сколько коллективных поздравительных сочинений было тогда создано, сколько придумано остроумных, веселых и трогательных сюрпризов. Тогда и Николай Андреевич, и Анатолий, и он были полны творческих сил, и их встречи всегда были посвящены музыке, показу новых сочинений. На дне рождения у Стасова Репин даже нарисовал их как-то, увлекшихся. «Юный силач» играл, а Стасов, как обычно, слушал.
Однажды, после оркестровой репетиции «Князя Игоря», Глазунов прибежал в библиотеку к Стасову.
— Знаете, из нас трех чья оркестровка всех выше и лучше в опере? Самого Бородина! И первый это сказал сегодня же на репетиции Римский-Корсаков. О музыке я уже не говорю, мы о ней все давным-давно твердили друг другу. Ария Кончака — поразительна! Ария Ярославны — просто прелесть! Но всего выше, всего оригинальнее и гениальнее — это сцена Скулы и Ерошки.
Выпалив все это, он собрался было уже бежать дальше, чтобы рассказать обо всем Лядову и Беляеву, но Стасов остановил его.
— Когда ты, самый младший, нас переживешь и будешь один, — сказал он, — то я тебе желаю нажить себе таких товарищей, как вот лучшие нынешние, как ты сам, например, которые способны были бы быть встревожены и потрясены будущими Бородиными и всем, что есть лучшего, как вот нынче — ты.
Сбылось ли пожелание Стасова?— думал он. — Скорее всего — нет.