По-разному восприняли это событие и в реальном училище, где учился Саша. На следующий день после концерта директор училища собрал в актовом зале всех учеников, преподавателей и даже швейцаров и сторожей. Он поздравил Сашу и сказал, что его выдающиеся успехи должны служить примером для всех, так как они показывают, чего можно достичь большой и целенаправленной работой. Зато учитель геометрии Мышковский, у которого Саша редко получал больше тройки, вызывая своего ученика к доске, стал ядовито прибавлять к его фамилии: «композитор».
А симфония, однажды прозвучав со сцены торжественного зала Дворянского собрания[5], зажила своей, самостоятельной, независимой от композитора жизнью, оповещая о рождении в России нового могучего таланта.
УЧИТЕЛЯ
Встречаюсь я с осьмнадцатой весной.
Саша проснулся от яркого света, и его сразу же охватило чувство радости. Солнце, заглянувшее утром, на целый день заряжало его энергией и немножко наивным ожиданием чего-то хорошего.
— Что же может быть сегодня приятного, — подумал он. — Ах да, ведь сегодня вторник, значит, будет музыкальный вечер у Балакирева.
Он очень любил эти балакиревские «вторники», на которых собирались новые музыкальные друзья Милия Алексеевича и ученики Придворной певческой капеллы, где он работал.
Балакирев жил теперь уединенно и почти нигде не бывал. Зайдет иногда к Николаю Андреевичу послушать новое Сашино произведение, сядет где-нибудь в углу и сидит там с таким видом, будто его чем-нибудь обидели. Иногда поиграет сам и уйдет. Тут все вздыхали свободнее и начинались оживленные разговоры, показ задуманных сочинений.
Однако Балакирев был таким не всегда. В молодости, рассказывал Николай Андреевич, его влияние на окружающих казалось безграничным, он буквально заражал всех своей энергией. Обаяние его личности было огромным.
Теперь только у себя дома Милий Алексеевич становился таким, как когда-то. Он шутил, рассказывал интересные истории, пересыпая речь любимыми изречениями из Козьмы Пруткова, и даже декламировал стихи. Балакирев публично уже не выступал, но играть для друзей любил. Обычно он начинал с произведений Шумана, а потом переходил к Шопену и Листу. Композитор знал наизусть чуть ли не все произведения этих авторов, поэтому почти никогда не повторялся, выбирая каждый раз что-то новое.
Заканчивались вторники тем, что все переходили в столовую и пили чай с малиновым вареньем. Никто не мог уйти, прежде чем хозяин не скажет: «Господа, пора расходиться». Он подавал каждому пальто, смущая этим попавших к нему впервые, и со своей собакой Дружком шел провожать гостей. Иногда эти проводы (Балакирев очень любил их и называл «ночными бдениями») затягивались далеко за полночь. С ним было так интересно, что никому не хотелось уходить. Однако Саше это удовольствие разрешалось редко.
— Пора, Сашенька, пора, тебе завтра рано в училище идти, — говорил Милий Алексеевич, прогоняя его домой.
— А может быть, мне разрешат сегодня остаться подольше и пройтись со всеми по ночным улицам? — подумал юноша. — Эх! Вот если б можно было не ходить в училище! Сколько музыки я тогда б написал!
Саша достал из-под подушки записную книжечку, в которую заносил все свои планы. Первый струнный квартет. Он его уже заканчивает. Кажется, получилось неплохо. И Милию Алексеевичу понравилось.
Успешное исполнение симфонии вызвало в нем такой сильный прилив творческой энергии, что учеба, к которой он и прежде не испытывал особой склонности, теперь окончательно отодвинулась на второй план. Он писал почти одновременно струнный квартет, «Увертюру на три греческие темы», «Характеристическую сюиту» и каждое из этих произведений показывал Балакиреву.
Саша приходил в маленькую квартирку на Коломенской улице, где замечательный музыкант жил уже много лет. Русоволосый парень, одетый по-деревенски, открывал ему дверь и через полутемную переднюю провожал в светлую гостиную, главным украшением которой были два концертных рояля и портрет Глинки с дарственной надписью.
Балакирев брал из рук Саши ноты и тут же, проигрывая за роялем, разбирал каждую музыкальную фразу. Его замечания бывали очень интересными. Милий Алексеевич мог, например, изменив ритм темы, придать ей недостававшую ранее пленительную живость, мог посоветовать эффектный оркестровый прием. Он добивался от Саши большей самостоятельности в характере тем, напряженности и единства в их развитии.