Писатель Б. М. Маркевич, близкий друг А. К. Толстого, пишет ему: «Если Вы приедете один, то я требую, чтобы Вы остановились у меня… Беспокоить друг друга мы не будем, а для меня-то какое было бы счастье читать и беседовать с Вами среди глубокой ночи. Правда, отсутствие графини будет очень чувствительно — без нее нет настоящей беседы, нет магнита, нет почвы под ногами».
Софья Андреевна переписывалась с И. С. Тургеневым, И. А. Гончаровым, А. А. Фетом, Я. П. Полонским, Ф. М. Достоевским, В. С. Соловьевым, со многими деятелями зарубежной культуры. Алексей Константинович делился с ней всеми своими творческими замыслами, каждым движением души. Она была ему женой, другом, советчиком, помощником. Она была его вдохновительницей и самым строгим критиком. Он неизменно называл ее Эгерией — нарицательное имя для женщин-вдохновительниц, ведущее свою родословную от жены Нумы Помпилия, который согласно античной легенде правил Древним Римом в 715–762 годах до н. э. и все решения принимал после одобрения их Эгерией, умной, проницательной и дальновидной женщиной.
Алексей Константинович встретил Софью Андреевну зимой 1850/51 года на одном из балов-маскарадов, которые часто устраивались в Большом театре. Тогда-то и родилось стихотворение, ставшее впоследствии одним из самых известных русских романсов:
Она была в маске, и в ту первую встречу Толстой так и не узнал, кто эта женщина, мгновенно очаровавшая его своим необыкновенно мелодичным голосом, изящной фигурой, грациозным умом и оригинальностью суждений. Позже он признавался, что почувствовал к ней почти инстинктивное влечение, «как больное животное инстинктивно распознает растение, которое поможет ему вылечиться». Спустя некоторое время они вновь встретились на балу, и он воскликнул: «На этот раз Вы от меня не ускользнете!»
Ему было 34 года, и он был холост, ей было 24 года, и она была замужем за конногвардейским полковником Миллером. Софья Андреевна вышла замуж в девятнадцать лет, без любви, что называется, «с досады», пережив тяжелую сердечную драму, из-за которой на дуэли был убит один из ее братьев. Эта трагическая смерть, виновницей которой она себя считала, наложила отпечаток на всю последующую жизнь Софьи Андреевны. Грусть, тоска, угрызения совести были ее неотъемлемыми спутниками. С мужем она очень скоро разъехалась, однако формально брак не был расторгнут. Но не только сложность бракоразводного процесса мешала соединить судьбы полюбившим друг друга Алексею Константиновичу и Софье Андреевне. Главным препятствием была активная неприязнь, которую испытывала к Софье Андреевне мать Алексея Константиновича. Почти тринадцать лет — до смерти матери — не мог Толстой официально жениться на любимой женщине.
С появлением Софьи Андреевны в жизни Толстого внешне как будто ничего не меняется, только часто гостит он в имении Бахметевых Смалькове Пензенской губернии, где подолгу живет у брата Софья Андреевна. Зато внутренняя жизнь становится более наполненной, осмысленной и интенсивной. Софья Андреевна Понимает и поддерживает в Толстом желание бросить службу и заниматься только искусством. К ней обращен его призыв: «Помоги мне жить вне мундиров и парадов», в ней нашел он свое «артистическое эхо»: «Я ощущаю такую потребность говорить с тобой о искусстве, о поэзии, поделиться с тобой всеми моими мыслями и теориями о искусстве, которые движутся в моем воображении». Софья Андреевна не могла не оценить его глубокой привязанности и полного доверия. Она пишет о нем своей матери: «…Я не в силах высказать Вам, насколько он друг мне, за те шесть лет, что я его знаю, мне кажется, его чувство становится все сильнее». И она не ошибалась. Вся жизнь Толстого, все его творческие замыслы, все помыслы и надежды были связаны с ней: «Я крепко уверен, что я предназначен написать что-нибудь хорошее; я это чувствую, как какую-то веру, какое-то убеждение; но если бы ты для меня исчезла, священный огонь бы потух сам собой.
Я все отношу к тебе: славу, счастье, существование; без тебя ничего мне не остается, и я себе делаюсь отвратительным». Почти в каждом письме он шлет Софье Андреевне стихи. Она заинтересованно относилась к его творчеству, поощряя, а иногда и подгоняя его, так что Алексею Константиновичу приходилось оправдываться:
Еще окованный служебными обязанностями, он стремился к искусству, видя в нем нечто истинное и достойное; противостоящее ненужности и фальши придуманных чиновничьих забот. «Видеть людей, которым за 50 лет, которые жили и живут во имя искусства и которые относятся к нему серьезно, мне доставляет всегда большое удовольствие — потому что это так резко отделяется от так называемой службы и от всех людей, которые под предлогом, что они служат, живут интригами, одна грязнее другой», — пишет он Софье Андреевне. Все люди, как считает Толстой, различны, как различны стекло, металл, дерево и прочие материалы. Но если каждому материалу находят соответствующее применение, то люди вынуждены сплошь и рядом заниматься вовсе не тем, к чему они призваны. О себе он твердо знает, что он рожден художником: «С раннего детства я чувствовал влечение к художеству и ощущал инстинктивное отвращение к «чиновнизму» и — к «капрализму». Как материал, употребленный не по назначению, не теряет своих свойств, так и человек, рожденный поэтом, не может не петь.
В начале 50-х годов Толстой и Софья Андреевна жили по большей части врозь. Но потребность в общении была так велика, что он чуть ли не всякий день пишет ей письма. После смерти Алексея Константиновича Софья Андреевна большую часть из них уничтожила, оставив лишь те, которые представляют интерес с точки зрения литературоведения и помогают лучше понять внутренний мир Толстого. Но, поскольку любовь Алексея Константиновича к ней была чувством высокодуховным, поскольку в любовных письмах видна душа поэта, поскольку в них сквозит его мировоззрение, была сохранена часть писем как будто только интимного содержания. И в этих письмах можно прочитать, чем была для Толстого его любимая: «Не за твой ум, не за твои таланты я люблю тебя. Я полюбил тебя за твою нравственную высоту и благодаря родству наших душ…» Любовь пробудила к жизни все его творческие силы, всю его энергию, направленную на достижение затаенной цели. Жизнь до встречи с ней представляется Толстому тяжким сном: «Без тебя я спал бы, как сурок, или страдал постоянной болезнью души и сердца. Любить тебя — это мой девиз! Любить тебя — значит для меня жить».
Когда началась Крымская война, Толстой вступил в армию. «Я уверен, — пишет он Софье Андреевне, — что я всегда исполню свой долг, но военная жизнь не по мне. Когда война кончится, я постараюсь сделаться тем, к чему я всегда стремился, — т. е. художником». В полку под Одессой, где служил Толстой, разразился тиф. Ухаживая за тифозными товарищами, заразился и заболел он сам. Узнав об этом, Софья Андреевна, не считаясь с условностями, приехала к нему, чтобы выхаживать Алексея Константиновича. Ее заботливый уход и его богатырское здоровье победили, но он был очень слаб после тяжелой болезни. Для окончательной поправки и отдыха вместе с Софьей Андреевной он едет в Крым, в имение своего дяди В. Перовского — Мелас. В цикле стихов «Крымские очерки» запечатлена дикая природа Крыма