На долю героя, участника вооруженной борьбы против оккупантов, выпадает самое тяжелое: приводить в исполнение приговоры, расстреливать предателей, гитлеровских прислужников. Груз, который ложится при этом на душу Петра, отлучает его от радостей жизни, хотя приговоры полностью обоснованны и вынесены с соблюдением законного для конспирации порядка. Груз этот тяжел и сам по себе и вдвойне тяжел потому, что связан со страхом выпасть из людской общности, оказаться отверженным, получить и передать потомству обосабливающее клеймо. Герой понимает, что людей объединяет служение жизни, и тот, в ком верх возьмет «палаческое», будет ими отринут. Спасение автор видит в связи с другими, она герою кровно нужна и остро им ощутима. Ибо не своей волей партизан Петр казнит приговоренных, тех, кто служил врагам жизни, а волею жертв, волею погибших собратьев, которых он «носит в себе», которые, в сущности — это очень важно для героя, — сами, хоть и его руками, вершат суд и расправу. Солидарность во имя жизни составляет основу проверенной веками народной нравственности — и в конце книги старый дед приносит Петру заклятие-оправдание: напрочь отрубает от будущего жестокость минувшего, не пустив ее в счастливо начавшиеся дни.
В книге, особенно в первых главах, много праздничных, ярких описаний и образов. Мир предстает необычным и удивительным, но без чрезмерной идеализации сельской жизни. Новак поэтизирует любовь, природу, человеческое достоинство в жизни и смерти, ценности несомненные, освященные традицией. И уместно будет, отметив это, более внимательно присмотреться к творческой манере писателя, основам ее поэтичности.
В изображении человека, его связей с миром Новак стремится к многослойности и многоаспектности. Человек дан в соотношении с природой — как ее часть, как существо, ею вскармливаемое, ею одухотворяемое, от нее получающее меру добра и зла, — дан в простейших жизненных проявлениях, в извечных влечениях. Он дан и в соприкосновении с ближайшим окружением: семья, круг друзей, сравнительно небольшая — и часто замкнутая — людская общность (скажем, деревня с прилегающей округой, партизанский отряд). Не так часто, правда, но все же у Новака человек прорывается — по своему желанию или невольно — в большой мир, в мир исторических событий (сражения, социальные перемены, растущий и манящий к себе город) и проявляет себя, меняясь, деформируясь или сохраняя насущное, в столкновении с ним. Дан человек, наконец, и в «вертикальной» временной обусловленности, в богатстве родословной: от глубинных ее истоков, от традиционной обрядности и вековых навыков до вложенного в его личность спутниками жизни, до завещанного теми, кто ушел из мира, но остался в сознании живущих.
Задуманная писателем многомерность трудна в воплощении, особенно на ограниченном повествовательном пространстве. Многое, что важно для автора и создаваемого им образа, должно быть не описано, не рассказано, а рельефно обозначено, так, чтобы не скользнуло мимо читательского внимания, вызвало эмоциональную заинтересованность. И тогда автор должен искать средства повышенной образной концентрированности, присоединять к испытанным приемам реалистической прозы (раскрытие характера в поступках и конфликтах, внутренний монолог, речевая характеристика и др.) средства с более древней родословной, уходящие корнями в фольклор и мифологию, такие, как символ, преувеличение, которое доходит подчас до гротеска, а также слияние реального и фантастического, равноправие реальности и сказочности в человеческом сознании. Мир Новака реален и символичен одновременно.
Естественными выглядят в повествовании средства, привычные для поэзии, которой присуща, как правило, большая эмоционально-выразительная нагруженность образа и слова. В романе «А как будешь королем…» можно подметить даже в композиционной структуре элементы, которые не удивили бы нас в конструкции стихотворения: варьирование некоторых мотивов на всем протяжении текста (например, золотистые и красные яблоки как символ и жизни, и радости, и крови), два параллельных ряда из одних и тех же символов в картине мирных дней и войны (яблоки, пруд, осина). Проза иногда ритмизируется, непринужденно переходя в белый стих в наиболее патетических местах повествования (например, речь матери, провожающей сына на войну). Как народный стих, заклинание, молитва о мире звучит в конце романа речь старика, «заговаривающего» от беды новорожденного младенца — сына Петра. Новак, углубляясь в сферу человеческой психологии, как правило, не обращается к описательности: эмоциональное состояние героя он обозначает зримо, герой не рассуждает, а видит. Видит мысленным взором живых и мертвых, видит символы жизни и смерти. Такое решение мотивировано, конечно, и обликом рассказчика — крестьянского парня, затем солдата и партизана, — который душевные раны и сомнения, радость и боль не торопится выразить в словах.