— Ребята! Сегодня в пять часов утра Гитлер напал на Польшу. Покушаясь на наши границы, он покушается на нашу честь, теперь ваши штыки должны защитить ее! Ребята…
На истоптанном копытами небе прямо над тополями появились самолеты. Мы уже не слышали полковника. Самолеты, снижаясь над золотившимися тополями, стали стрелять. С деревьев падали сбитые пулями ветки. С крыши казармы слетала красная черепица. Мы рассыпались по плацу. Стоя в дверях и под навесами зданий, мы видели, как полковник медленно, парадным шагом уходит с разрытой конскими копытами травы.
Объявили тревогу. Часть полка осталась в Тарнове, остальные, забрав снаряжение, противотанковые орудия и две полевые кухни, вышли из казармы. По пути мы узнали, что идем в Мосцицы. Когда мы переходили мост через Белую, то услышали несколько взрывов. Вечером нам сказали, что на тарновском вокзале взорвалась бомба с часовым механизмом. Говорят, были убитые и раненые.
В Мосцицах нас разместили на заводских складах, выбросив оттуда мешки с химикатами. Моисея направили в зенитный расчет. Он радовался как ребенок. Он ходил вокруг орудия в огромных юфтевых башмаках, в каске, сползавшей ему на глаза, гладил ствол, укладывал снаряды. Но, видно, ему этого было мало, и вскоре он вынес со склада кларнет и, наигрывая какую-то военную песнь, стал танцевать вокруг зенитки. Солдатам, которые подсмеивались над ним, он объяснял, что это псалмы Давида. Эти военные псалмы пели в пустыне, трубили под Иерусалимом.
В этот день еще несколько раз на горизонте появлялись самолеты. Мы видели, как над Дунайцем они настигли маленький биплан. Несколько солдат по железным скобам забрались на заводскую трубу. Мы смотрели, как пилот кладет биплан с крыла на крыло, пытаясь скрыться между деревьями. Но самолеты настигли его над рекой. Смертельно раненный биплан врезался в воду. Тут же из кабины выскочил пилот. Вокруг него взметалось зеленое сукно реки, пробитое пулеметными очередями. Пилоту удалось доплыть до берега и скрыться в ивняке. Через час он был с нами. Пилот летел с донесением в Жешов. О войне он знал столько же, сколько и мы.
Когда я глядел на падающий в реку биплан и потом еще долго видел эту картину, мне казалось, что это ветряная мельница с золотых холмов, что на этой мельнице едет Ясек. И я не мог отделаться от этого видения даже тогда, когда пилот, напоминающий большую куклу, зашитую в черное, сидел среди нас и потягивал ром.
Больше ничего интересного в тот день не произошло. Раздали жителям несколько сотен противогазов, проследили, чтобы на каждой крыше был ящик с песком. Потом мы вынесли со склада одеяла и стали играть в очко и в шестьдесят шесть. Неподалеку от нас свежевали корову, ее купили в соседней деревне и, застрелив из пистолета, подвесили на суку вяза. Ее запекшийся язык касался высохшей травы. И после смерти она все еще паслась на этой тоже мертвой траве.
Ночью мы долго не могли заснуть. Ворочались с боку на бок, а у Моисея сна не было ни в одном глазу. Да и не удивительно. И солдаты, и штатские, встречая Моисея, гнали его к парикмахеру, чтобы он остриг свои кудри и развевающиеся на ветру пейсы. Говорили, что взятых к плен евреев немцы расстреливают на месте, без суда. Я предложил ему сбрить пейсы. Он не согласился. Стах тоже не мог заснуть. Размахивал руками налево и направо. Досталось и мне, и Моисею. Когда мы били его кулаками в бок, он объяснял, что уже засыпает, что снится ему свадебная упряжка. Но в конце концов и Стах, и Моисей кое-как угомонились и сладко захрапели.
Я лежал навзничь. Крыша склада была покрыта толем и кое-где просвечивала. Из щелей лился серый, как песок, свет. Глядя на этот сыпучий песок, я то и дело входил к легкое первосонье. Тогда мне казалось, что я сплю в риге, зарывшись по уши в сено, укрывшись периной. И вижу Хелю. Она перебрасывает с груди на спину расплетающуюся косу. Идет ко мне по сену. Наклоняется надо мной. Целует в губы. Пытается лечь рядом. Но кто-то невидимый хватает ее за косу и оттаскивает от меня.
За ней появляется Марыся. Как всегда, с веточкой в зубах. Я тянусь за веточкой. Но когда я дотрагиваюсь пальцами, на веточке, начиная от почки, быстро-быстро вырастает яблоко. Я срываю красное яблоко, кладу его на землю, беру саблю, разрубаю его. И оделяю разрубленным яблоком обеих девушек, Стаха и Моисея. И себя. Но не могу яблоком, разрубленным крест-накрест, оделить всех. Всегда кому-нибудь не хватает одной дольки.