Как только стемнело, я заступил на кухонную вахту: к ужину у нас были припасены оссобуко, а готовить их – дело небыстрое. Википедия сообщит вам, что тушенные с овощами куски телячьей голени – специфически ломбардийское блюдо, но это неправда, его с удовольствием готовят и едят и в других регионах Италии. Я предложил мальчику составить мне компанию: мне хотелось сгладить неловкость, а заодно попытаться немножко его растормошить.
– Ты случайно не вегетарианец? – поинтересовался я, расставляя перед собой на стойке бутылки с маслом и вином, миски и прочую утварь. Он мотнул головой. – Это хорошо. Знаешь, как выглядит розмарин? Нет? Пойдем, покажу.
Мы вышли с ним на веранду. Я сорвал с куста веточку, растер в пальцах самую верхушку и дал ему понюхать. Он сморщил нос, и меня это почему-то развеселило – а может, я просто обрадовался, что он оживает. Помню только, что я рассмеялся, а он поднял голову и посмотрел на меня. Мы вернулись в дом. Я достал нож, объяснил, как надо порезать морковь, и занялся мясом. Наука, в общем-то, нехитрая: обмотать каждый кусок суровой ниткой, обвалять в муке с солью, пока греется масло. Руки всё делали сами, а я, как обычно, думал о своем. Стряхнул с куска мяса лишнюю муку, выложил его на дно кастрюли, аккуратно, чтоб не плеснуло маслом, и потянулся за следующим.
– Ты п-п-пальцы обожжешь, – услышал я за спиной. И еще раз, громче и настойчивей: – Эй, т-ты обожжешься.
– Дай тогда щипцы, – сказал я. – Во втором ящике.
«Ну что за дурак», – было написано на его лице. Я не стал объяснять, что всегда беру мясо руками, потому что мне так удобнее, – я вообще сделал вид, что не придал его реплике никакого значения. Оценил идеально порезанную морковку, похвалил его и занялся луковицей. Я молчал, прислушиваясь к странному чувству, похожему на приятную слабость после нагрузки, но не разлитому по телу, а засевшему где-то в груди. У него был довольно высокий голос, еще не до конца сломавшийся: чистые нотки чередовались с хрипотцой. Заикание усиливало впечатление детскости, особенно беспомощной на фоне его манеры держать себя; и этот контраст почему-то меня растрогал. Ну ты и рассентиментальничался, с удивлением говорил я себе, и резал лук, и плакал, и радовался, что можно не прятать слез.