Это были очень странные полгода. Илай провел их словно во сне, отрешенно наблюдая, как прежняя жизнь исчезает без следа. Таяли вещи вокруг: мать распродавала и выкидывала их безо всякого сожаления. Так же по-деловому она пристроила куда-то бабушку и осталась дрейфовать с детьми на обломке льдины в подступающей летней жаре. После Нового года они уехали из ее родного поселка навсегда.
Илай не мог сказать точно, когда и откуда появился человек, которого он назвал в своей краткой автобиографии отчимом – хотя никаких формальностей между ним и матерью не было, он просто пришел и вовремя подставил ей плечо. Плечи были внушительными – Илай для себя прозвал его физруком и почти не ошибся: работал он инструктором в тренажерке, а в свободное время вел спортивные секции и здоровый образ жизни. К этому последнему он был намерен приучить и своё новое семейство. Оглядев пасынка с ног до головы, физрук сразу всё про него понял, но виду не подал. Лишь когда Илай взял у матери из кошелька двадцатку, он отточенным движением врезал ему в челюсть – вполсилы, просто чтобы не тратить слов. Отчим хорошо знал, как обращаться с подростками, которые не желают учиться, не имеют цели в жизни и не уважают мать. А она, между прочим, тебя одна вырастила, гаденыш ты этакий.
Жили они теперь в другой части города, в большом арендованном доме с газоном: со стороны посмотри – нормальная семья. Школа тоже была другого калибра, частная, и Илая там не обижали. Одноклассники просто не замечали его: угрюмый молчаливый новичок в их дружную компанию не вписался, а ему, в свою очередь, было на это наплевать. Он уже знал, что никому не нужен.
Отчим решил взяться за него всерьез и сказал однажды, чтобы Илай со школы сразу шел домой: они поедут на футбольную тренировку. Илай ничего не ответил и после уроков сел на автобус, который следовал в противоположную от дома сторону. Он ехал и ехал по незнакомым улицам, пока не увидел развязку автострады. Илай вышел и долго стоял, облокотившись на перила и глядя вниз на бесконечную ленту машин. Когда-то он снимал эти видео старым телефоном с плохонькой камерой – заезжал на пешеходный мостик недалеко от дядиного дома и снимал. Зачем он это делал? Я мог бы придумать что-нибудь красивое: например, что он смотрел на машины, как другие смотрят на текущую воду или огонь в очаге. Или что он считал их – отдельно красные, отдельно белые, систематизировал по маркам и моделям, как делают аутисты: маленькие тихие гении так беспроигрышно эффектны в кино и на страницах книг, сейчас модно про них писать, хотя наше восприятие этих людей так же далеко от реальности, как поэтическое восхищение травой, пробивающейся сквозь асфальт, далеко от будничного чувства досады при виде этой травы между плитками в вашем аккуратном патио. Нет, Илай не считал машины. Он не изучал дизайн шумовых барьеров – глухие стены, экраны из цветного оргстекла, сквозь которые, когда едешь мимо, типовые кварталы кажутся райскими кущами, залитыми инопланетным светом. Он не рисовал граффити на этих экранах, не монтировал фильмов, чтобы потом выложить их на Ютюб и прославиться – словом, не делал ничего, чтобы снискать вашу читательскую симпатию. Он просто смотрел, как текут машины – мимо, мимо.
Ему позвонили с незнакомого номера, он отбил звонок. Почти сразу позвонила мать. Я гуляю, сказал Илай. Он гуляет, повторила она кому-то с ехидцей, и голос физрука на заднем плане понимающе отозвался: ну-ну.
На сей раз к удару кулаком отчим присовокупил выразительную тираду о вреде эгоизма. Илай ушел в ванную, сплюнул кровь и забаррикадировался у себя в спальне: задвижку на дверь ему ставить запретили. Он вынул из тайника, сделанного в запасной подушке, дедовы сокровища: две пачки сигарет, почти полтыщи долларов, фотографии и упаковки таблеток, перевязанные резинкой. Все инструкции к лекарствам, какие были, он внимательно прочел, остальное нагуглил. Одну коробку он выбросил в тот же вечер, а все снотворные таблетки пересчитал и прикинул общую дозу. Выходило впритык для него самого, а для физрука маловато. Илай запомнил этот факт и убрал подушку обратно в шкаф.
Теперь, когда изнуряющих занятий балетом больше не было, а фабрика по производству гормонов с каждым днем наращивала мощности, демоны окончательно взяли над ним верх. Он не думал ни о чем, кроме секса. Будь он помаскулинней, траекторию его движения я бы мог нарисовать без труда: соблазнение или насилие – вот два пути для охваченного похотью молодого самца. Илай не был способен ни на то, ни на другое.