Проснулся он вскоре после заката. Небо над головой было серым и гладким, как парусиновая крыша патио в доме у деда. Илаю не хотелось уходить, но он боялся заплутать в темноте по дороге обратно. Карабкаясь по склону, он задел ногой булыжник, и тот с тяжелым шумом скатился вниз. Велосипед был на месте. Илай вернулся на дорожку и вдруг увидел, что вдалеке тонко тлеет горизонт, как если бы с той стороны, на востоке, закатилось еще одно светило. Асфальтовая лента, еще различимая в ранних сумерках, уводила через поле навстречу этой заре, и он решил по-быстрому сгонять туда. Откуда-то взялись силы, и он крутил педали до свиста в ушах, распугивая пасущихся кенгуру. Он быстро понял, что там, впереди – магистраль, и светится шумоподавляющий экран на другой стороне. Гул машин надвигался. Дорожка взобралась на изогнутый пешеходный мостик. Илай прислонил велик к перилам и, переводя дыхание, стал рассматривать вереницы разноцветных огоньков на полупрозрачной стене. Они то и дело принимались мерцать вразнобой, словно пытались сообщить ему послание морзянкой. Это было красиво. Илай долго стоял и смотрел; он ничего не снимал, ему не хотелось. Огоньки разговаривали с ним, и в какой-то момент он понял, что должен сыграть в орла и решку. Он больше не будет встречаться с не-Евой, а встретится с кем-нибудь другим. Если один раз не сработает – он уедет. На душе стало спокойно и легко. Он вернулся домой и в тот же вечер выбрал ту, чей профиль должен был украсить одну из сторон его монеты.
На фотографии с вебсайта был только анфас – как вскоре обнаружилось, самую малость подретушированный. Профиль оказался тонким и благородным, под стать всему облику, который был настолько несовместимым с родом ее занятий, что Илай подумал, что ошибся и это не она выходит из такси и ищет его взглядом – а затем предсказуемо хмурит брови. Её плащ и шарфик были серыми, но разного оттенка. Волосы уложены в строгий пучок. Глаза тоже были серыми – он увидел это, когда подошел к ней. Был дождь, она раскрыла зонтик, и они стояли под этим зонтиком на обочине дороги, как в кино.
Наверное, если бы не дождь, она сразу перешла бы на другую сторону, вызвала такси и уехала, не сказав ему ни слова. Она была осторожной, как и он сам. У нее с утра болела голова, и ей совсем не хотелось неприятностей в это ненастное пасхальное воскресенье. Он взял ее за руку и другой рукой показал на крыльцо ближайшего здания. Она, должно быть, что-то прочла в его глазах – а может, он напомнил ей кого-то, и ёкнуло сердце от его немоты. «Ты глухой?» – спросила она жестами. Он покачал головой. Потом, уже под крышей, дал ей листок с аккуратно выведенным текстом, организованным в виде списка.
«Мне больше шестнадцати. Я могу это доказать.
Я делал это раньше.
Никто не узнает. Я обещаю».
Последние слова были с отчаяньем подчеркнуты несколько раз.
Она была, вероятно, ровесницей его матери или даже старше. Тело было молодым и гладким, лишь морщинки в уголках глаз выдавали возраст. Шея была длинной и жилистой, как у балерины. Он ярче всего запомнил эту шею – то, как она выгибалась ему навстречу в тот самый миг, когда он сам готов был откинуть голову назад, зажмуриться и впиться в ее плечи пальцами. Он видел себя в ней, будто в зеркале. Это было невероятно. Давно, еще в детстве, он испытал что-то подобное – с Джесси и потом с Евой. Тогда они стояли очень близко, разделенные только кожей, ловили свое отражение в глазах друг друга и смеялись, потому что им было хорошо. Это называлось быть вместе. Сколько лет он искал этого и не знал, чего ищет. Он хотел всего лишь быть вместе с кем-то – по-настоящему.
Он сказал бы это, сидя в нашей постели, и посмотрел бы на меня, и этого было бы достаточно, чтобы ввинтить мне прямо в мясо железный крюк и навеки привязать к нему чувством вины. Но он этого не сделал. Он дал мне свободу решать, хочу ли я быть с ним – и право отказаться от него.
4
Наутро все вели себя как обычно. После завтрака Соня ушла на работу, Дара тоже засобиралась, а я должен был идти гулять, но вместо этого сказал: хочешь, съездим потренируемся? Давай, согласился Илай без особого выражения. Уже в машине он попросил: ты только не разговаривай со мной так, как в прошлый раз. Как? Будто я насекомое. Лучше ори. Прости, сказал я. Но и ты тогда не называй меня, пожалуйста, Морисом. Договорились.