И ничего не случилось! Олёна приоткрыла один глаз, оценивая, как она встала. Оказалось, одной ногой — на кочке, а второй — поверх воды. Олёна помотала головой пригляделась… Да она и на кочке-то не стояла! Приподнималась чуть выше, как сам Гранн!
Засмеялась от напряжения и облегчения, кое-как дух перевела, дальше уже без опаски до камыша дошла, нарвала толстых стеблей, нарезала, в лукошко накидала, будто цветы на продажу, посмотрела на высоту солнца — этак пока она камыша только нарежет, уже полдень и будет! Не зря, ох не зря, прозорливый кулик сказал, что каждый день в полдень прилетать станет! Осеннее солнышко короткое, а ежели плести днями, времени на это уйдет достаточно…
Ладно, с голоду она не помрет, запасов у сида в погребке нашлось достаточно, а работа сама себя не сделает! И уж точно Олёна не собирается перед трудностями отступать! Камыш снова полетел в корзинку, она сама, освоившись со странностями, обходила заросли, без внимания — куда именно ставит ногу. К хорошему быстро привычка появляется. Вот как к теплому боку Гранна рядом. Олёна повздыхала еще, посокрушалась, но работы не прекращала.
Ближе к полудню набросала в корзинку достаточно камыша, вернулась по ниточке в дом, и то ли ниточка добрую службу сослужила, то ли странность была как и с хождением — дом она видеть не переставала и тенью квадратной черной он не казался. Может, дело было во времени дня, в тот прошлый раз стояла ночь, однако Олёна все одно не стала бы дальше конца нити гулять без Гранна.
Стоило зайти в дом и размотать теплые одеяльные чулки, под крышей зашумело, возле самого высокого оконца, к которому как раз можно было по балке пройти. Олёна тут же на нижней, забирательной балке оказалась, прошла пару шагов, оступилась как раз над гнездом, но упасть не упала, а будто спланировала! Мягко ударилась об одеяла. Лезть на балку второй раз было страшновато, да желание увидеть Гранна пусть в птичьем обличье пересилило.
Теперь Олёна прошла аккуратно, добралась до окошка, открыла изнутри, выглянула — как есть! Прилетел! Птица кулик не очень большая, но и не маленькая, побольше вороны будет, пестренький, длинноклювый… Как будто и не Гранн вовсе, а птичка болотная обыкновенная. Глаза летние, правда, лазурные, таких у птиц не бывает, и сразу все сомнения отпадают. Протянула руку навстречу — погладить, увернулся. Олёна тут же сама отдернулась: наверняка магические условия какие-нибудь тут есть!
— Я камыш собрала, сидушко, вот на тебя погляжу, размер клетушечки соображу, ты пока поспи, как собирался, не улетай… — присела поудобнее на балке.
Коснуться нельзя, словом перемолвиться нельзя, лишь посмотреть и можно. Взгрустнулось Олёне, зато потом сразу мысль дельная пришла.
— А может, ты проголодался? Есть хочешь? Я тебе могу тарелку супа принести, а? Или лепешек тех зерновых?
Кулик раскрыл глаза, явно удивляясь, может, это тоже все нельзя было, если он заколдован? Олёна испугаться успела, когда птаха глазастая взяла да и кивнула по-человечески! Сердце заколотилось радостно, Олёна по балкам обратно чуть не летела, набрала чашечку, чтобы ручка была — удобнее, чем тарелку нести, замотала в край передника хлеб. Вернулась, опять пути не приметив, поставила на подоконник, посмотрела, как в птичьем виде Гранн кушает, опять едва не погладила, но вовремя спохватилась.
Чашка опустела, от хлеба осталось воспоминание и пара крошек, кулик спрятал голову под крылышко и замер, видимо, решил поспать. Олёна собрала трапезу, унесла вниз, а потом села так, чтобы кулика в открытое окошечко видно было, и принялась разрезать камыш на полоски. Плести из него представлялось делом не легким и не тяжелым — привычным. Плести Олёна умела, дед научил, так что за клетку она не боялась.
Она за птаху боялась.
Недаром же Гранн всячески момент оттягивал, отстранял, не хотел Олёну ни признавать, ни целовать, все гнал от себя и гнал! Очень хотелось его вернуть поскорее.
Работа спорилась, готова была половина донышка, когда солнце поворотилось на закат. Она чуть не забыла про главное волшебное свойство клетки — особенных сидов вроде Гранна надо было только светом удерживать! Олёна спохватилась, отложила камыш, отложила полотно, припомнила темную фигуру Гранна в первую ночь, когда она из дома сбежала… Да, такого, пожалуй, темнотой не удержишь — одни глаза во мраке горели, яркие, летние, прикроет, да и скроется! Увидеть не успеешь!
Поэтому на ночь она переложила камыш поближе к очагу. Пусть не свет солнца, а свет пламени ночами ту клетку согревает. Чтобы одно чудо безголовое в ней остаться потом, зацепиться смогло!
Укладываться спать без Гранна не хотелось, его даже в домике не было и поблизости, чтобы спокойно Олёна могла глаза прикрыть. Хотя стоило прикрыть глаза не спокойно — сон тут же сморил ее, уставшую.
Следующий день начался рано, едва солнце осветило лицо, Олёна вскочила, как ошпаренная, метнулась к оставленной работе, разложила нарочно в самом солнечном месте и принялась за плетение. До полудня оказалось готово донышко, и Олёна взялась за крышку, чтобы потом соединить два плотных квадрата плетеными прутиками. В полдень, как по часам, зашумели крылья, перед незакрытым окошком вновь объявился кулик.
Олёна уже без спросу сразу с чашкой пришла, порассказала, как вчера за камышом выходила. Про нить путеводную рассказала, на что Гранн кивнул одобрительно, даже крылышками радостно взмахнул, и Олёна поняла — волновался!
Так дни и проходили: вставала Олёна с рассветом, занималась клетушкой, старательно прутики и дверцу выплетая, забывая о еде и сонливости. К полудню прилетал Гранн, с которым она теперь наловчилась трапезничать. Чинно и благородно устраивались обеды, потом сид отсыпался, а Олёна продолжала работу, поглядывая на него искоса, не решаясь нарушать покой, такое чувство было, что и у Гранна какое-то свое испытание есть.
К исходу пятого дня клетушка была готова, а потому шестой начался для Олёны в ожидании и волнительном напряжении. Особенно ее беспокоило, что часам к десяти утра на небо набежали тучки, начал накрапывать дождик, постепенно превращающийся из мелкой ледяной мороси в настоящий осенний ливень, пропитанный морозным дыханием зимы.
Полдень приближался, дождина как назло заливал, а Олёна извелась, изъерзалась по узкой балке, глаза все просмотрела, на горизонт заститый глядючи! Не было видно ничего похожего на силуэт птахи!
Вытянула за подоконник руку, чтобы воду пощупать, а вдруг хоть немного дождь успокаивается? И на эту самую руку, словно из ничего соткавшись, упала птица! Гранн ворохнулся, его рвануло будто за спину, но Олёна перехватила его, сомкнув пальцы вокруг птичьих лап, затянула в дом, усадила, не отпуская, в клетку, Гранн за прутик ближайший клювом схватился! Олёна поняла, что клетку нужно закрыть, придержала кулика через решетку свободной рукой, а потом отпустила лапы и захлопнула дверцу!
Клетушка тут же засияла, завертелась на месте, заставив Олёну зажмуриться и отодвинуться — и вовремя! На балку рядом сел-упал неловко качнувшийся, мокрый до нитки и совершенно измученный Гранн. При виде сида Олёне захотелось то ли заплакать, то ли засмеяться, она не смогла решить и упала на него в объятиях, обхватывая, поглаживая спину в атласном камзоле, зарываясь пальцами в каштановые перья на голове, мокрые и скользкие.
— Я уже говорил, Олё-онушка, что ты — создание чудесное, — голос у него был хриплый и тоже очень усталый. — Если бы не ты, я бы по осени столько летать не выдержал!
И обнял крепче.
Олёна с удовольствием его перехватила поудобнее тоже, наслаждаясь присутствием, живым телом под руками, знакомым и самым лучшим на свете волшебным сидом! Так и просидели они на балке с полчаса где-то, ни один, ни вторая друг друга выпустить не могли, и Олёна подозревала вдобавок, что Гранн исключительно замерз, а теперь пытался согреться.