и будет ночь полна тоской тупой,
и будет больно так и непонятно,
что тот корабль серебряной тропой
уже ничто не повернет обратно.
1928
23. «Скелеты эвкалиптов на заходе…»
Скелеты эвкалиптов на заходе
насмешливого солнца. И в туман
ползут немые призраки, обходят
окрестности задумавшихся стран.
Все отошло, что днем крутилось злобно,
как горсть пылинок в солнечном столбе,
и стало вдруг спокойно и удобно
сесть на траву и вспомнить о тебе.
1926
24. «Я сломала немые заставы…»[56]
Я сломала немые заставы
всепобедною песней своей,
и нашла только сорные травы,
где искала цветущих полей.
Что вдали будто солнцем сияло,
было ближе опутано тьмой,
и та башня, что гордо стояла,
оказалась бездонной тюрьмой.
Я вернулась опять на граниты,
где лежала в осколках стена,
и рыдала, что были разбиты
золотые прообразы сна.
1926
25. «Твоя таинственная сила…»[57]
Твоя таинственная сила,
которой ты не знаешь сам,
меня ночами приводила
к твоим закрытым воротам.
Но, приходя, я не стучала
и не звонила никогда,
а только долго наблюдала,
как молча падала звезда.
Потом, устав от звезд немного,
пересекавших небосклон,
я засыпала у порога…
И это все бывало — сон.
1926
26. «Верно, долго жить я не буду…»
Верно, долго жить я не буду
что с людьми всегда я одна,
точно я какому-то чуду
на служенье обречена.
Точно между мной и другими
кто-то встал высокой стеной,
ослепительными такими
вея крыльями за спиной,
и сказал: «Иди и не трогай,
не пугайся и не зови,
те — сильнее тебя, их много,
им не нужно твоей любви.
Пусть дорога твоя такая,
— ты грустней и ласковей их,
видишь: крылья твои, сверкая,
защитят тебя от других».
1928
27. «Ведь в мире может быть уютно…»
Ведь в мире может быть уютно,
и в жизни может быть покой, —
зачем же биться бесприютно
с неутолимостью такой?
Как будто все чего-то мало
у этих праздничных полей —
как будто сердцу недостало
чего-то ярче и милей, —
что вечно надо к звездным далям
по непробитому пути
за золотым идти Граалем
и за мечтой своей идти.
1928
28. Claremont («Серый сумрак, холоден и злобен…»)[58]
Серый сумрак, холоден и злобен,
в городские входит ворота.
Холод мысли сумраку подобен,
и часовня сердца заперта.
Я иду куда-то вдоль забора,
а в краю, который снится мне,
далеко в ущелье сикамора
подымалась к синей вышине.
Белой свечкой юкка украшала
золотой и розовый простор,
и вились дороги, убегали
в тишину молитвенную гор.
Это все когда-то, где-то было,
это все прошло, и кончен сон,
мне не нужно помнить, я забыла
между гор затерянный каньон.
1928
29. You Did Not Go (Alexander Blok)[59]
You did not go. But maybe you
in your unapprehended worth
escaped and banished all I knew
and all I loved about the earth.
And life no sadder parting knows:
within my many-colored jail
I sing, a gray-hued nightingale,
to you — as silent as a rose.
1929
вернуться
Dated 17 May and dedicated in the manuscript to P., who probably was one of the friends in Pomona College, Claremont. Poems 25, 34, 36, 125, 281, 283, 289, 291, 294, 295, 316, 312, 315, 505, and 506 are also dedicated to him. Dedications are given as P., or P.J., or in Russian letters as П., or П.Д
вернуться
Dated 10 August and dedicated to P. (see note on poem 24) in the manuscript. The third line of the second stanza in the manuscript was «и неподвижно наблюдала».
вернуться
Dated 26 February in the manuscript. Claremont: a city in California, some 40 km east of Los Angeles, where Mary Vezey studied at Pomona College in 1925–1927.
вернуться
Translation of «Ты не ушла. Но, может быть» (1902).